Социальное структурирование исторического пространства войны связано с выделением таких объективных и субъективных характеристик, как «своё / чужое», соединение / разделение. Важны и такие социальные измерения, как ценности военного пространства, соотнесение социального и личностного, пространственный опыт участников войны. В докладе предпринята попытка обозначить социальные роли представителей армянского народа в пространстве одного из «фронтов» Кавказской войны – Северо- Западного Кавказа.
Постоянно сталкиваясь на дорогах своей истории с воинственными иноверцами, армяне выработали уникальный опыт приспособления к окружающему социальному и этническому пространству, обзавелись переходящими из поколения в поколение навыками торговли, превратились во влиятельную и сплочённую прослойку негоциантов. Поэтому посредничество между нередко враждебными мирами на Кавказе было их естественным состоянием. В пушкинистике накопилась обширная литература по поводу интерпретации брошенного в поэме «Тазит» из уст горца обращения «Ты трус, ты раб, ты армянин!» Однако многие исследователи сходятся на том, что этот отражённый в неоконченном художественном произведении стереотип лишь зафиксировал исторически сложившееся компромиссное состояние армянского народа на границах цивилизаций. Элементы такого пограничного состояния сохранялись даже тогда, когда масштабные геополитические столкновения всё же заставляли научившихся за столетия приноравливаться к этносоциальному окружению армян, в конце концов, сделать свой исторический выбор.
Прежде всего, такой выбор сделали армяне Закавказья, вошедшего в первой трети XIX в. в состав Российской империи. В их картине мира Россия воспринималась освободительницей и охранительницей «гайканского народа». Поэтому значительная часть армянского дворянства оказалась в среде офицерского корпоративного сообщества и даже генералитета Отдельного Кавказского корпуса, а армянские сёла поставляли кадры для иррегулярных пеших и кавалерийских сотен милиции. В наследии официальных идеологов самодержавия утвердился впоследствии образ «армянина, сделавшегося русским». «Армянин, пробивший себе дорогу и стяжавший себе имя в Кавказской армии, сделался русским, пока приобрёл в рядах такой высоко и художественно-доблестной армии, как Кавказская, честное имя и славу», – отмечал князь В.П. Мещерский. М.Т. Лорис-Меликов, по мнению публициста, – не армянский генерал, а русский генерал из армян.
Однако имперская идентичность в условиях Кавказской войны не исключала пограничного состояния идентичности национальной. Особенно хорошо это прослеживается на примере начальника Черноморской береговой линии вице-адмирала Л.М. Серебрякова. «Он был родом из Карасубазара, где у него были торговая баня, дом, жена, ходившая по-армянски в шароварах, и куча детей, – писал о Лазаре Марковиче в своих воспоминаниях генерал Г.И. Филипсон. – Во флоте Серебряков играл очень скромную роль и не имел славы хорошего морского офицера […]. Узнав, что Серебряков хорошо знает турецкий язык, князь Меншиков взял его с собою под Анапу […]. Серебряков успел войти в милость у князя Меншикова, который, как говорят, давал ему иногда довольно грязные поручения. Серебряков имел бойкие умственные способности, много азиатской хитрости, расположение к военному делу и торговле и эластическую совесть». Личное, не совсем беспристрастное отношение генерала к выдающемуся военно- административному деятелю российского Черноморья, одному из основателей Новороссийска и руководителю целого ряда масштабных военных операций на Северо-Западном Кавказе для нас важно в другом.
Отмеченные Филипсоном «азиатская хитрость», «эластическая совесть», знание турецкого – языка международного общения в годы войны с горцами, лишний раз подчёркивают естественное, традиционное для армянской идентичности состояние посредничества, пограничности мироощущения адмирала, посвятившего себя служению российской государственности. Эти качества не раз позволяли Л.М. Серебрякову находить компромиссные решения в, казалось бы, бескомпромиссной Кавказской войне. Генерал Н.Н. Раевский докладывал военному министру 15 ноября 1841 г., что следствием одного из походов войск Л.М. Серебрякова мимо враждебных шапсугских аулов было то, что шапсуги «стали приходить в Новороссийск для торговли и с уверениями в своих мирных расположениях». О другом переходе войск Серебрякова из Новороссийска в форт Раевский сообщалось, что отряд «шёл подле самых аулов в светлую ночь, но это не произвело никакой тревоги, кое-где выбегали полусонные жители, но тотчас успокаивались и возвращались в свои дома, говоря, что боятся появления наших войск не они, а их жёны». На обратном пути отряд Серебрякова сопровождал тяжело нагруженный обоз. «Горцы выходили толпами из жилищ своих, – сообщал Н.Н. Раевский, – но большею частью безоружные, они все имели совершенно спокойный вид и говорили, что уверены в нашем миролюбии. Подъём обоза на хребет задержал отряд часа на три, в продолжение коих не переставали прибывать со всех сторон соседние горцы; более почётные явились к контр-адм. Серебрякову с пирогами, пастою, сыром и бузою; простолюдины, с одним топором, метались в толпе солдат, помогая им около обоза. Число горцев было так велико, что тут было почти всё окрестное народонаселение; даже дети прибегали вместе с взрослыми, не оказывая никакой робости. Порядок и строгая дисциплина, которыя контр-адм. Серебряков всегда содержит в войсках при этих движениях, вселяет особую доверенность к нему горцев и вполне заслуживает одобрения».
О хорошем знании мира своих противников свидетельствует обстоятельная многостраничная записка вице-адмирала Л.М. Серебрякова от 11 декабря 1852 г., посвящённая анализу религиозных верований горцев. Изрядным владением информацией о набеговых традициях адыгов можно объяснить и случаи, когда Л.М. Серебряков занимал непримиримо жёсткую позицию в отношении неприятеля.
Пограничное состояние армян в войне на Западном Кавказе хорошо характеризует в рамках категории «свои / чужие» так называемых черкесо-гаев. О «чужих» для России черкесо-гаях писал Теофил Лапинский, командир отряда польских авантюристов, действовавшего на стороне горцев. Живущие «в своих коммунах в стране адыгов» армяне, – отмечал он, – принимают участие во всех больших сражениях абазов с русскими». Кроме того, в Закубанье черкесо-гаи занимались тем, с чем так отчаянно боролось русское командование – работорговлей. «Главная торговля их была с Турками, – сообщал в 1840 г. один из авторитетных источников, – у которых, выменивали большую часть товаров на русских пленных обоего пола и на молодых азиаток, которых получали у горцев».
Переселение генералом Г.Х. Зассом черкесо-гаев на левый берег Кубани позволило не только сохранить последним свою идентичность и память о легендарном родоначальнике армян по имени Гайк, но и заполучить верных союзников. «Когда горцы, живущие на Белой речке, узнали силу нашего оружия, – писал Г.Х. Засс в «Журнале военных действий Лабинского отряда за 1840 год», – я заставил их выдать армян и поселил на Кубани. Теперь под щитом нашего правительства промышленность их свободно развивается, они составляют одно сообщество». Командующий Отдельным Кавказским корпусом генерал Е.А. Головин в рапорте военному министру от 30 января 1838 г. отмечал: горские армяне, «претерпевая от владельцев своих разорение и будучи христианами, имели право на защиту нашего правительства. Больших трудов, однако же, стоило склонить хозяев аулов выпустить из под власти Армянские семейства, бывшие жертвою их корыстолюбия […]. На предназначенном месте жительства Армяне найдут с избытком средства для земледелия и скотоводства; при предприимчивости своей в торговых оборотах и промышленности они скоро могут упрочить своё благосостояние и принести пользу даже в отношении распространения промышленности между Закубанцами. При навыках обороны, приобретённых ими между горцами, они, как полагает ген. Засс, с помощью небольшого гарнизона, легко могут защитить свои семейства от нападений хищников».
Переселив черкесо-гаев под прикрытие крепости Прочный Окоп, русское командование на Западном Кавказе получило превосходную иррегулярную милицию, которая успешно охраняла участок границы между станицами Убеженской и Григориполисской, а также участвовала вместе с казаками и верными России горцами в походах против немирных аулов. Генерал-майор Н.И. Евдокимов сообщал 13 июля 1853 г., что, узнав от лазутчиков намерение Мухаммед-Амина напасть на станицы Лабинской линии, он сосредоточил между станицами Михайловской и Константиновской сотни казаков 3-й и 4-й линейных бригад, «милицию приставства Бесленеевских народов и Закубанских Армян». За черкесо-гаями прочно закрепился статус «своих». В мае 1852 г. Н.И. Евдокимов сообщал, что в борьбе с баракаевцами участвовала «партия из 80-чел. наших (выделено нами. – О.М.) Прикубанских Черкес, Ногайцев и Армян». «В это время, – констатировал Ф.А. Щербина, – совершенно определились позиции обеих сторон. Армяне стали для черкесов такими же гяурами, как и русские, если только не хуже их, так как это были свои отщепенцы. Черкесы обратились в глазах армян в злейших противников, в чуждую народность, по отношению к которой не должно существовать пощады ни к жизни, ни к имуществу».
Представляется, что маститый историк здесь несколько категоричен. Черкесо-гаи даже в условиях русской службы сумели сохранить своё пограничное состояние, вековые традиции посредничества. «Горские армяне, – отмечает современный исследователь С.Н. Ктиторов, – прекрасно знали закубанский край, с торговыми целями они регулярно посещали различные черкесские племена, и поэтому армавирцы очень ценились в качестве разведчиков и переводчиков».
Армяне, продолжавшие жить среди «немирных» горцев, а также турецкоподданные армяне, занимающиеся контрабандной торговлей и поставлявшие оружие и боеприпасы черкесам и убыхам, в глазах русского командования принадлежали к неприятельскому лагерю. Армянские купцы доставляли в главную резиденцию наиба Шамиля на Западном Кавказе Мухаммед-Амина на реке Белой железо для подготовки артиллерийского парка. Генерал-лейтенант Н.Н. Раевский писал в апреле 1839 г.: «Армяне, живущие среди черкес, имели к ним свободный допуск, завладели всею торговлею, чтобы сохранить сию монополию, они всячески стараются удалить русских от соучастия в этом торге. Они имеют торговые отношения с контрабандистами, которые охотнее торгуют с ними, чем с горцами, потому что они имеют большие капиталы, не нарушат условий и не притесняют их, как то делают иногда горцы. Армяне сии, хотя и не враги наши, но не желают примирения горцев, потому что это ослабит их влияние. Кроме того, армяне или по болтливости, или для поддержания доверенности в горцах, сообщают сим последним и предполагаемые нами военные действия. Например, цель вверенной мне экспедиции не может быть тайной, потому что всем шкиперам известно, куда будет подвозиться продовольствие». Раевский считал необходимым отстранить от торговли с горцами как армян, «подданных Турции, так и армян, живущих в горах».
Однако и «чужие» армяне, выполняя во многом необходимую при всех военных конфликтах посредническую миссию, занимали буферное положение между пытающимися покорить горцев русскими войсками и отчаянно сопротивляющимися черкесами и их заморскими союзниками. Офицер Генерального штаба И.Ф. Бларамберг отмечал: «Эти армяне находятся в близких отношениях со многими черкесами вследствие своих торговых отношений; зачастую они выступают в качестве шпионов, будучи в курсе всего того, что происходит на Кавказской линии; поскольку у них есть лавки как в различных местах вдоль границ, так и в горах, они имеют возможность предупреждать черкесов о намерениях русских. Они занимаются тем, что выкупают русских пленных, платят за них своими товарами, а затем за определённую плату передают их русскому правительству, кстати говоря, с большой для себя выгодой, утверждая при этом, что поступают из соображений чистой гуманности и платят за пленных ту же цену, что требуют от правительства. В своё время они перепродавали выкупаемых таким образом пленников туркам в Анапе».
Таким образом, ход исторического развития обусловил занятие представителями армянского народа в пространстве Кавказской войны особой ниши, которая способствовала превращению линии «фронта» на Северо-Западном Кавказе в контактную зону-фронтир. Традиционное пограничное состояние армянских сообществ предоставляло возможности для более глубокого «узнавания» друг друга враждующими сторонами, неофициального общения сквозь путы непримиримых идеологий и полярные картины мира.
Матвеев Олег Владимирович – кандидат исторических наук, профессор кафедры дореволюционной отечественной истории Кубанского государственного университета
"Армяне Юга России: история, культура, общее будущее" Материалы Всероссийской научной конференции 30 мая - 2 июня 2012 г.Ростов-на-Дону