Ираноязычные (татоязычные) армяне

Формирование этой группы произошло на армянской этнической основе, сегодня стало ясно, что они являются ассимилированными армянами, которые в силу исторических обстоятельств потеряли свой родной язык, но сохранили армянское самосознание, культурные элементы и христианское вероисповедание. Предками этой группы являются армянские военные переселенцы, которых Сасаниды в VI в. вместе с персидскими переселенцами размещали в северо-восточном Закавказье и Южном Дагестане.

В этот период иранский элемент имел доминирующие этнокультурные и политические позиции в Восточном Закавказье, вследствие чего армянская элита подверглась культурно-языковым изменениям, стала ираноязычной. Однако эти процессы не привели к изменениям этнической идентичности.

В VI-XI вв. ираноязычность группы дала возможность сохранения высшего социального статуса в доминирующей иранской среде, а христианство — возможность сочетания этого социального положения с этнической армянской принадлежностью с соответствующим статусом. В дальнейшем, в позднем средневековье, в период активной исламизации и тюркизации региона, как противодействие тюркоязычной среде к этносохраняющим функциям христианства добавилась татоязычность. Именно в этот период распространяется термин “тат”. Так тюрки-кочевники называли местное земледельческое — оседлое население.

Примечательно, что татский язык вместе с христианством становился важным фактором сохранения и проявления армянской идентичности. Он также был языком межнационального общения. Группа сохранила армянскую идентичность, которая проявлялась уже в основном через конфессиональную принадлежность.

В 1796 г. во время похода В.Зубова в Закавказье основная часть татоязычных армян из районов Кубы, Мушкура и Дербента вместе с русскими войсками мигрировала в Россию, обосновавшись на Северном Кавказе, в поселке Эдессия, в городе Кизляре, Святом Кресте (ныне Буденновск), в окрестностях Кизляра и т.д. Ныне в этих местах продолжают жить их потомки. Оставшиеся в Закавказье татоязычные армяне жили в основном в трех селах Бакинской губернии: Мадрасе, Килваре и Хачмасе.

События начала ХХ века, армяно-”татарские” стычки 1905 г., турецкая интервенция в Закавказье и формирование Азербайджанской республики в 1918 г. оказали весьма негативные последствия на судьбу группы и воспоминания об этих событиях сохранились как часть коллективной памяти. Отметим, что этническим гонениям и репрессиям в Бакинской губернии подверглись также другие христианские народы (удины, русские и т.д.).

Антиармянские выступления начала XX века и формирование в 1918 г. Азербайджанской Республики имели негативные последствия и для жителей этих сел, вследствие чего в Советском Азербайджане татоязычные армяне жили только в селах Мадраса и Килвар. Жители этих сел в 1988-1989 гг. вынуждены были покинуть родные места. Сейчас часть мадрасинцев пытается обосноваться в Армении, построив село Новую Мадрасу, а килварцы и часть мадрасцев в основном находятся на Северном Кавказе.

В 1918 г. татоязычное армянское село Мадраса было важным центром сопротивления армян Шемахинского района. Здесь нашли убежище жители 16 армянских сел района. После трехдневного сопротивления мадрасинцы, не выдержав наступления османской, мусаватской армии и местных мусульман, покинули свое село. До сих пор среди мадрасинцев бытуют воспоминания о тех событиях: “Отец рассказывал, что в 1918 г. от резни его спас турок по имени Гянджали. Мой отец был солдатом Андраника и дашнаком. Я не знаю, с чего все это началось и как это было. Мой отец всегда говорил: “Турка в дом не пускай”. Со мной один турок работал, который однажды сказал, что хочет посетить мой дом. Я сказал. “Нет”. Он обиделся: “Почему?” Я ответил, что это завещание отца: “Турков в дом не пускать”.

Обычай “турка в дом не пускать” передавался из поколения в поколение и в советский период объяснялся как “адат”, но под собой несомненно имел весомые предпосылки, связанные с историей. Отец информанта пережил трагические события 1918 г., когда село Мадраса подверглось депортации и резне.

По словам другого рассказчика: “Андраник в наше село пришел,.. отец в его полку служил. Семь армянских деревень у нас приютились, но потом бежали в Баку, а потом в Красноводск, Среднюю Азию. В 1920 г. после советизации возвращались. Нам помогли молокане”.

В этом контексте интересна история с соседним татско-мусульманским селением Ангихаран. Как рассказывают мадрасинцы, жители Ангихарана во время событий 1918 г. взяли в заложники четырех или шестерых мадрасинцев и потом убили, а взамен мадрасинцы — 72 ангихаранцев. А место, где убили ангихаранцев, мадрасинцы называют “таджиккюшта” (на фарси), т.е. место “убитых таджиков”. Мадрасинцы на фарси турков называют “таджик”.

Это показывает, что события оставили глубокий след в памяти мадрасинцев, что также зафиксировалось в местной топонимике.

В 1918 г. драматическая ситуация складывалась вокруг Килвара — второго села татоязычных армян в Бакинской губернии. Село сохранилось благодаря усилиям Гамдулы-эфенди — мусульманского священника соседнего села Калага. Воспоминания об этих событиях до сих пор очень распространены среди килварцев и часто приобретают мифологизированную форму.

Например: “…Мне Хачатур, дядя моей жены, рассказывал, его слова золотом весили. Мне было 13. Билиджийцы (Даг-Билиджи — соседнее село) приехали, стояли на горе у нашего села. Хотели войти в село, зарезать килварцев. Весь народ был вооружен. Когда наступала ночь, армяне с русскими были, служили с ними во время войны. Знали русский язык. Когда ночь наступала, в селе под команду шагали, по-русски говорили и команды давали. Билджийцы пришли в село Калага, где жил мулла Гамдула-эфенди. После советизации его арестовали. Ему сказали, что в селе есть военные из Еревана. Эфенди на лошади поспешил в Килвар. В Килваре он нашему священнику говорит, что из Еревана военные приехали, подземная дорога есть из Еревана в церковь. Священник говорит — я поп, и ты поп, давай в церковь зайдем, ищи, дороги нету. Гамдула приблизился к двери и на коленях зашел в церковь. Искал, но не нашел дорогу. Дороги не было. И тогда эфенди спрашивает, как это понять? Наш священник говорит, что он все это организовал, чтобы турки не зашли в село. Эфенди говорит, мать мне сказала, что если ты позволишь, чтоб килварцев зарезали, мое молоко пусть твои глаза ослепит: “Я не позволю, чтобы Килвар резали”. Потом, некоторое время спустя, как волки на баранов охотятся, армян так убивали из засады, поодиночке. Есть село Пирамасан, здесь был хороший знакомый турок — как брат. Наш священник говорит Гамдуле: “Я поп, и ты поп. Скажи мне, в которой книге написано, чтобы армянин турка убивал, а турок — армянина. Покажи эту книгу, принеси, посмотрим”… Гамдула отвечает: “Правильно говоришь. Поеду, весь народ соберу и буду им говорить, что если хоть один житель из Килвара будет убит, я вас по-другому буду убивать. У меня свои солдаты есть, вас убьют, семьи тоже, если хоть одного килварца убьете”. После этого руку не поднимали”.

Интересно, что в этих историях тоже, как у мадрасинцев, в какой-то мере проявляется армяно-русская солидарность.

А вот другой рассказ: “Это было во время Мусавата (Мусават — правящая партия в 1918-20 гг. в Азербайджанской республике). Дядя моей мамы, Гокор, играл на зурне, уста был, рассказывал, что однажды из района Шамиль-пристав приехал с двумя казаками. Он турок был. Командовал: “Теплой водой вымойте ноги лошадей”. Привозили ведра с теплой водой и мыли. “Кормите лошадей”, — командовал он. Ночью оставался. “Здесь красивая девушка, женщина здесь есть?” Одна была, но муж жив был. Имя женщины Маргарита. Ее привезли, и она на ночь осталась, спала с ним. Был один у нас, короткого роста, его Аршак звали… он в 1942 г. умер. Он обращается к попу: “Дай право убить Шамиля”. Поп ответил, что если он убьет его, то все села турок на Килвар нападут и зарежут килварцев. Утром пристав спал до 10-11 часов. Когда проснулся, позвал уста-музыкантов. Трое пришли, уста Гокор на зурне играл, другой — дам держал, а третий — на дооле. Шамиль весь народ созвал, чтобы их зарезать. Это было в 1919 г. во время Мусавата. Но из другого села, заслышав звук зурны, пришли двое. В их селе Гокор свадьбу играл. Пристав и казаки в униформах были. Эти двое спрашивали — это свадьба? “Нет, музыку заказали”, — ответили. “…Большевики уже в селе, на реке, по берегу реки идут”. Сначала не поверили, а потом пристав и казаки в церковь вошли. Все богатство церкви, что было, собрали и убежали. Почему пристав и казаки в Килвар пришли, да потому что убийство было. Одной женщине голову отрубили. Ее мужа Карджалу звали, его спросили, кто убил жену, а он сказал, что не знает. Шелеры — такое местечко было, в поле. Оттуда пришли и в огороде помидоры, огурцы украли и что-то разбили, а увидели, что жена идет, спрятались. Женщина, увидев, что в огороде что-то разбили, начала ругаться. Они услышали, вышли и отрубили ей голову. А пристав пришел и мучает Карджалу, бьют, головой вниз, ногами наверх на дереве повесили. Жене голову отрубили, а мужа — пристав убил”.

В рассказе о событиях 1918-20 гг. в Килваре и вокруг него фигурируют герои национально-освободительной борьбы — Андраник и Амазасп. Эти герои есть также у мадрасинцев в описаниях этих событий. Как рассказывал один килварец: “…в 1918-1919 гг. ситуация ухудшилась. Из Еревана Амазасп и Андраник приехали с военными в Дивичи (город в нынешнем Азербайджане)… до Кубы (город в нынешнем Азербайджане)… Старики говорили, что они хотели до Дербента всех убить, но им золото дали и они уехали. Даваум для моего деда рассказывал, что когда пришли Амазасп, Андраник, многих убили. Так в чайнхане турки говорили дяде. Дядя ответил, что первым вы начали, а потом они пришли, мстили. Это возмездие было. В Дивиче был один богатый армянин по имени Герасим, который имел двух дочерей. Это дядя моей жены рассказывал, что дочерей и жену Герасима убили. Амазасп и Андраник были родственниками Герасима. Узнали, что убили дочку и жену Герасима. За это всю Дивичу мучили. Они были героями Еревана”. В проявлениях идентичности татоязычных армян начала ХХ века ключевую роль играет образ легендарного армянского полководца Андраника и сопутствующие этим воспоминаниям элементы (антитурецкая борьба, “дашнаки”…).

Мифологизированный образ народного героя Андраника в армянском сознании ассоциируется с национально-освободительным движением конца XIX — начала XX вв., “защитником” армян и антитурецкой борьбы. В советское время на его имя было наложено “табу”. Отметим, что Андраник никогда не был в Бакинской губернии, но распространение о нем устных историй и отклонение от реальных событий свидетельствуют о наличии представлений об общей исторической судьбе с армянством, причем с антитурецким подтекстом. Наличие образов Андраника и Амазаспа в устных историях связано также с желанием иметь “защитника” или “мстителя”.

Андраник — не только “защитник” армян, а также символ, посредством которого группа выписывает себя в рамках “армянства” и таким образом демонстрирует, что его “история” — это часть истории армянского народа. Надо подчеркнуть, что мифологизированный образ Андраника свойствен в разных проявлениях армянской идентичности.

Люди вспоминают также частные события, например спасение отца или родственника с помощью “мусульманина” или “турка”, но все это в этих представлениях как бы второстепенно на фоне общих трагической массовой резни и депортации. В основе разделенной исторической памяти у армян лежит идея “страшной судьбы вечных изгоев”. Сужение Великой Армении до небольшой горной страны и геноцид армян окрашивают историю народа в трагические тона. Анализ материалов показывает, что события 1918 г. включают и татоязычных армян.

Воспоминания, связанные с событиями начала ХХ века, сложились на основе уже существующих коллективных представлений, где описывается жизненный опыт существования. Эти обобщенные истории иллюстрируют жизненную стратегию выживания группы и определенную модель поведения, где четко представляется образ “врага”-”турка”.

Так сложились уже “конкретные” истории о событиях начала ХХ века. Интересен механизм передачи этих воспоминаний. Надо отметить, что все эти “истории” передавались в советский период, когда по политическим соображениям “националистические” темы были табуированы, а господствующей моделью в идеологии была “дружба народов” и “интернационализм”.

Следовательно, здесь речь не может идти о литературном влиянии на устные истории татоязычных армян о событиях начала ХХ века. По словам одного информанта, отец об этом в семье много не говорил, боялся потому, что в советское время это преследовалось, но старшие между собой говорили и он от них слышал о событиях 1918 года. Именно их родители и старшие родственники пережили события 1918-20 гг. Информанты, которые рассказывали эти истории, были примерно 70-80 лет и фактически передача “информации” о событиях начала ХХ века перешла к ним непосредственно от поколения, которое пережило эти события.

В советский период, несмотря на “интернационализм” и “дружбу народов”, жизненная стратегия выживания килварцев, мадрасинцев в мусульмано-татско-азербайджанской среде продолжала обуславливаться и конструироваться в воспоминаниях о прошлом. Ведь если до 1918 г. эти села находились в Бакинской губернии, то в советский период — уже в составе национальной республики, где “титульной нацией” были азербайджанцы.

В советский период “антитурецкий” компонент идентичности группы как образа “врага”-”турка” продолжал существовать в новых формах. Для усиления этого компонента в это время важное место занимают воспоминания о событиях начала ХХ века. Под влиянием этих событий “армянство” проявляется через мифологизированные образы Андраника, и в меньшей степени — Амазаспа.

В советский период образ “турка” — как “врага”, “чужого” не только сохранился, но также повлиял на поведенческую стратегию “выживания под угрозой”.

Материалы о событиях начала ХХ века являются также продуктом советского времени, поскольку закрепление в памяти, передача и мифологизация произошла именно в этот период. Эти события и воспоминания о них являются, по сути, “ресурсом” для конструирования коллективной памяти. В смысловом контексте эти проявления коллективной памяти основываются уже на пережитом историческом опыте.

События конца 80-х — начала 90-х гг., в частности выживание в качестве беженцев, актуализировали эти воспоминания и ответы на сегодняшние вызовы находятся в “прошлом”, и поэтому иногда эти истории заканчиваются “упреком” в адрес своих старших: почему они тогда еще не пошли в Армению, ведь “человек должен жить в среде своей нации”.

Арсен Акопян, кандидат исторических наук, журнал “Карабах 88”