Модерн наступил около 1500 г. с распространением огнестрельного оружия. Пушки сняли типично средневековую проблему феодальной раздробленности. Местные владетели больше не могли отсидеться за стенами своих замков. Ружья, косившие конницу кочевников, покончили с набеговой стратегией стяжания власти в степях. Оба сдвига вели к созданию нового поколения империй на пространстве от Китая, первым избавившегося от монгольского ига, до Испании, отбросившей арабов обратно в Марокко. Между Китаем и Испанией практически одновременно около 1500 г. возникло сразу три империи ислама: Великие Моголы Индии, шиитская династия Сефевидов в Иране и турки-османы, занявшие византийское пространство от Египта до Дуная.
Везение Московского царства — в удаленности от основных геополитических разломов той эпохи. Турки-сунниты почти 150 лет вели затяжные войны с шиитским Ираном (где властвующая элита говорила, кстати, по-азербайджански). Именно в этих столкновениях исламских тяжеловесов была буквально вытоптана и выжжена древняя территория Армении. Испанцы в Южной Америке нашли сокровища ацтеков и инков, а вскоре увязли в собственных религиозных войнах с протестантами Европы. Москва же оказалась на пределе логистических возможностей не только армий Гитлера и Наполеона, но еще поляков и шведов во времена Смуты начала 1600-х гг. России начала Нового времени противостояли лишь волжско-татарские ханства, за которыми начинались бескрайние просторы (и природные ресурсы) Урала и Сибири. Русские казаки и стрельцы прошли маршрутами тех же степняков в противоположном направлении, всего за столетие достигнув пределов Монголии и самого Китая.
Перескочим теперь в 1900 г. Что стало с Индией, Персией, Китаем, даже с Испанией, не говоря о Польше? Османы еще лавируют среди международных противоречий, но постоянно терпят поражения и теряют провинции. Иногда полезно взглянуть на карту глазами современного турецкого националиста. Что изменило мир, где теперь преобладали не Азия и исламские империи, а западные протестанты? Конечно, капитализм. Голландцы и англичане (американцы — их прямое ответвление) создали банки и биржи для финансирования своих военных усилий. Они поставили пушки на океанские корабли, производимые с индустриальным размахом. Ко всему остальному миру Запад приплыл, как варяги Нового времени, торговать, отбирать, поселяться. Единственное крупное государство, куда приплыть не получалось, — Россия.
Российская империя к 1900 г. давно овладела Закавказьем, хотя Северный Кавказ обошелся неожиданно дорого. Редко замечается контраст между ситуациями XIX в. в Чечне и будущем Азербайджане, где мусульман проживало гораздо больше. Российская империя столетиями успешно использовала в отношении присоединяемых народов одну и ту же стратегию включения в свою сословную иерархию части местных элит, готовой на компромисс ради укрепления своих привилегий. Это работало как в случае шведских и остзейских дворян Финляндии и Курляндии, так и в случае украино-казачьей старшины, татарских мурз и азербайджанских ханов. Трудности возникали там, где претендентов на дворянское достоинство оказывалось в переизбытке (польская шляхта и отчасти грузинские князья) либо таковых не находилось вовсе, как в вольных обществах Нагорного Дагестана и Чечни.
Но к XX в. внутренний договор элит царской России перестал работать. Отныне требовались не помещики и кавалергарды, а промышленники, инженеры, ученые. Однако университет также рассадник революционного студенчества и либеральной профессуры. Министр финансов граф Витте университеты открывал, а полиция закрывала — типичные противоречия реформ. Модернизация есть, однако, геополитический императив, а не философская смена ценностей и вех. Требовались современные заводы, ученые и школы. Иначе без спросу придут те, у кого это все есть, и сделают из вас сырьевую колонию — как после 1900 г. Япония пришла в соседнюю Корею. Модернизация Японии создала для России совершенно новый геополитический вызов с востока, обернувшийся проигранной войной и революцией 1905 г. С запада еще больший вызов являла Германия, объединенная Бисмарком. Это столкновение обернулось уже революцией 1917 г.
Россия в своем роде уникальное государство. Там, где после 1918 г. рухнули все империи-соперники, революционной контрэлите большевиков удалось воссоздать крупнейшее централизованное государство и затем рывком превратить его в военно-индустриальную сверхдержаву. Во главе ее не обязательно должен был оказаться грузин. Однако многонациональный состав советской элиты был предопределен не столько традициями империи, сколько интернационализмом коммунистической идеологии и ее модернизмом. Ленин и Сталин следовали идеям не только Маркса, но и совсем других немцев — Бисмарка, генерала Людендорфа, индустриального гения Ратенау. В 1945 г. был достигнут модернизационный и геополитический успех против Японии и Германии, о чем Витте и Столыпин могли только мечтать, скованные по рукам сословными предрассудками царизма.
Очередной парадокс истории: в создании советской мощи незаурядные роли играли уроженцы Карабаха маршалы Баграмян, Бабаджанян, Худяков (Ханферянц), основатели советского ВПК Иван Тевосян и Амо Елян (полузабытый, но, вероятно, самый важный армянин во Второй мировой войне). Все они и многие другие обязаны своим взлетом советской модернизации, а до этого городской энергетике Баку, в те годы нефтяной столицы Российской империи и мира. Об этом ниже, в разборе причин армяно-азербайджанского конфликта.
1945 г. стал рубежом новой эпохи, как некогда 1500-й. Тогда порох способствовал прекращению ужасов феодальных усобиц и кочевых набегов. Теперь же были ликвидированы не только фашизм, но и сама перспектива завоевательных колониальных войн. Холодная война осталась холодной благодаря взаимному ядерному сдерживанию СССР и США. Возникло два геополитических блока плюс пестрый и активный третий мир бывших колоний Запада, где, по выражению британского классика современной истории Эрика Хобсбаума быстро оценили изобретение «русского крестьянского сына Калашникова». На мировой периферии и развернулось соперничество за такие, трезво говоря, символические призы, как Вьетнам и Куба, Ангола и Афганистан.
Послевоенные траектории двух сверхдержав, при всей их риторике о капитализме и социализме, оказались поразительно похожи. В 1950-х гг. СССР и США достигли пиков экономического роста и мирового влияния. Оба руководства представляли своей победу над фашизмом во имя идеалов свободы или мира и социализма. Обе страны с облегчением забыли свои кошмары 1930-х гг. — Великую депрессию и великие репрессии. Москва и Вашингтон видели свою политику научно обоснованной и обращенной в будущее. Оставалось распространить на третий мир советскую либо американскую версию модернизации. и вот тут обе сверхдержавы споткнулись соответственно о Вьетнам и об Афганистан.
Войны, казавшиеся периферийными, на фоне гонки вооружений и неизбежно нараставшей самостоятельности послевоенных союзников (эксцентричные Польша и Румыния либо восстановившиеся с лихвой экономики Японии и ФРГ) вдруг поднимали вал проблем. В обеих сверхдержавах элиты раскалываются на реформаторов и «твердолобых», а интеллигенция начинает добиваться демократизации, т.е. доступа в политику. Вспыхивают дотоле тлевшие этнические конфликты, которые в США выливаются в расовые волнения, а в СССР — в сепаратизм национальных республик (начиная с Карабаха). Американский кризис достигает пика в 1968 г., а советский — в 1989 г. Но исход кризисов оказался различным, потому что есть разница, иметь ли союзниками ФРГ и Японию или Польшу и Монголию.
Ошибка думать, будто в Москве тогда никто не видел этой разницы. СССР упорно прокладывал себе пути в Европу. Немцы для русских традиционные противники, но также торговые партнеры и поставщики идей, кадров и технологий. В 1970-х гг. намечается новое сближение под названиями разрядки, экономического сотрудничества и западногерманской Ostpolitik, направленной на осторожное восстановление единства Германии и ее роли в Европе и мире путем союза с Москвой. ФРГ в этом поддерживала Франция, другой традиционный сосед — соперник немцев, а первой забила тревогу Великобритания. И все по-своему были правы. Ставки возникали колоссальные.
Послевоенный мир шел к новой глобализации, но теперь не под властью колониальных империй, как в XIX в., а в рамках экономического партнерства с неизбежной военно-политической составляющей. Континентальная часть Западной Европы после 1945 г. превратилась в скопление бывших центров империй, утративших геополитическую субъектность — Германии, Австрии, Франции, Голландии, Италии и т. д. Их политики, знакомые с историей, не желали повторить судьбу некогда славных Венеции и Флоренции времен Возрождения, в итоге ставших музеями. Экономическое объединение Европы предлагало новый путь к возобновлению субъектности. Именно в экономике проявилось преимущество послевоенных Западной Германии, Франции и особенно Японии, чей технологический потенциал в 1950-1960 гг. был восстановлен практически заново — в отличие от индустриального парка США образца 1920-1940-х гг. и тем более Великобритании с ее фабриками из XIX в. Однако лишившаяся колоний Европа остро нуждалась в ресурсах, рынках сбыта и ничуть не менее — в военно-политическом потенциале, который по причинам недавней истории не мог быть германским.
Эти задачи с лихвой решались путем интеграции советского блока. Москва к 1970-м гг. окончательно охладела к революционной идеологии и задумывалась о сосуществовании и рыночных реформах. В самой Европе заговорили о конвергенции социализма с капитализмом, закреплении разрядки и взаимовыгодного сотрудничества. Дух захватывало от перспективы возникновения оси Париж — Берлин — Москва и гигантского торгово-промышленного и научного блока от Ла-Манша до Сибири. Это была бы совсем другая глобализация.
Но с чем остаются США? С Мексикой и британскими доминионами? Европа неуклонно уходила в самостоятельность. Саму Америку сотрясали студенческие и расовые волнения, девальвация доллара, вашингтонские скандалы и прочие последствия неудачи во Вьетнаме. Ход конем предложил Генри Киссинджер, начавший в 1972 г. переговоры с маоистским Китаем — другой коммунистической сверхдержавой, в те годы выглядевшей слабой и политически безумной. После 1979 г. США также постарались парировать неожиданную утрату Ирана в результате исламской революции и опасные диверсии джихадистов в Саудовской Аравии и Египте, перенаправив исламистов на борьбу с советским вторжением в Афганистан, а также усиливая религиозных консерваторов в Турции. Это уже другой гений американской стратегии — Збигнев Бжезинский, как и Киссинджер, беженец из Центральной Европы, полный опасений к Германии, презрения к Франции и ненависти к России.
Результат этих хитроумных маневров на жаргоне ЦРУ называется blowback — излишне сильная отдача при выстреле, а по-русски — «наступить на грабли». Китай, получив доступ к американским технологиям и рынкам, стал неумолимо превращаться в мастерскую мира и дракона, кем он и был более тысячелетия до британских «опиумных» войн 1839-1860 гг. Историю все-таки надо знать. Исламисты возобновили многочисленные «священные войны», бушевавшие в ХVIII-ХIХ вв. на просторах от Алжира и Сомали до Афганистана и Чечни. В Турции же из «исламского неолиберализма» возник неукротимый Эрдоган, устроивший собственной армии и госаппарату чистки если не сталинского, то уж султанского размаха.
Но в Вашингтоне решили дожимать до конца, продемонстрировав Европе ее геополитическое ничтожество в бывшей Югославии, расширяя НАТО до абсурда членством геополитических карликов, а более всего — вторжением в Ирак. Необходимо учитывать, что во внешнем курсе США несоразмерно отражаются столкновения внутренних интересов Вашингтона — политиков, бюрократий, корпораций. В 2003 г. один молодой эксперт с отчаянием говорил мне: «Если у Буша получится через Ирак захватить контроль над ОПЕК, окружить базами Иран, Россию и Китай, то Демократической партии не видать побед на выборах в следующие 30 лет. Для меня это навсегда!». К слову, он занял видный пост в администрации Обамы.
Распад СССР стал подарком судьбы для США, которые не имели к этому никакого прямого отношения. Вдобавок и Япония по внутренним причинам впала в ловушку нулевого роста. Отпали вопросы о конкуренции «японского робота» и создании мега-Европы. Вне Евросоюза, отныне утратившего амбиции, осталось две бывшие империи, обе важные и исторически европейские, хотя не западные по культуре. Это Россия и Турция. Их лидеры неизбежно должны были заподозрить, что им морочили голову с демократизацией и интеграцией. Оба вскоре начнут собственную игру, порой на грани фола за нехваткой у них крупных сил. Однако сил не хватило даже США — причем споткнулись, как всегда, на периферийных войнах в Ираке и Афганистане. Самоуверенный напор Вашингтона на рубеже 1990-х и 2000-х гг. должен был еще на столетие закрепить преимущества, пошатнувшиеся в 1970-х гг. Провал плана глобальной империи обернулся катастрофой для глобальной управляемости (governance).
Сегодня миром руководит не мудрость политиков и не тайный план стратегов. Миром вообще никто не руководит. В геополитике это называется крахом гегемонии или, мягче выражаясь, переходной фазой между конфигурациями миропорядка. Позади несколько столетий неоспоримого преобладания Запада. Но что дальше? Все мы дрейфуем среди обломков целой серии кораблекрушений.
Буря на Кавказе. Под редакцией Р. Н. Пухова, Москва, Центр анализа стратегий и технологий, 2021 г.