«Роза ветров» нагорно-карабахского кризиса

Анкара демонстрировала стремление обеспечить свои интересы в Нагорном Карабахе, одновременно добиваясь от Москвы большего пространства для ма­невра в других регионах. Логика турецкого руководства во многом сводилась к получению от Кремля уступок — предоставления внешнеполитических раз­менов в «ближайшем зарубежье» Турции — в обмен на сохранение стабильно­сти на Южном Кавказе. Принимая во внимание тот факт, что турецкое политическое руководство видело для себя шанс в достижении поставленных целей в Нагорном Карабахе, российская сторона, учитывая характер взаимоотноше­ний с официальной Анкарой, предпочла в сложившихся обстоятельствах идти по пути управления возникающими рисками, а не предотвращения их.

Нельзя не учитывать и так называемый фактор Пашиняна, который в значи­тельной степени определил решительность турецкого участия в азербайджано­армянском конфликте. С одной стороны, и Турция, и Азербайджан видели в фигуре Никола Пашиняна лидера, не отвечающего интересам Москвы сточ­ки зрения перспективы развития российско-армянских отношений. Принимая во внимание продемонстрированные после 2018 г. новым политическим руко­водством Армении действия — изменение политического вектора в пользу рас­ширения сотрудничества с западными институтами, ограничение вещания рос­сийского телевидения, а также общий климат проводимой в отношении России политики — Анкара и Баку прогнозировали сдержанную поддержку Пашиняна со стороны Кремля во время открытой фазы конфликта в Нагорном Карабахе.

С другой стороны, в своей позиции по карабахской войне российское политиче­ское руководство также могло усмотреть возможность преподнести урок поли­тической элите Армении и в некотором смысле ослабить ее позиции на внутри­политическом поле. Москва, как известно, уже давно настаивала на постепенной мирной передаче азербайджанской стороне семи оккупированных Арменией районов вокруг Нагорного Карабаха в соответствии с договоренностями трех сопредседателей Минской группы ОБСЕ (Россия США, Франция). Более то­го, за несколько месяцев до начала второй карабахской войны возникло напря­жение между министром иностранных дел России Сергеем Лавровым и вла­стями Армении по данному вопросу. По мнению Анкары, это подтвердило расхождение подходов Москвы и Еревана к урегулированию конфликта.

Одной из главных целей, которые ставили перед собой Баку и Анкара, бы­ло обеспечение максимально сдержанной и по возможности нейтральной по­зиции Москвы по вопросу не только продвижения азербайджанской стороны, но и активного участия турецкого контингента в боевых действиях. Очевидно, что в некоторой степени вопрос нейтралитета Москвы был решен в позитивном для Баку и Анкары ключе, и Россия до определенного момента не противо­стояла продвижению азербайджанских войск. Учитывая тот факт, что статус Нагорного Карабаха не был определен, а его независимость не была признана даже Арменией, официальная ответственность России в рамках и ОДКБ, и дву­сторонних отношений не распространялась на зону конфликта. Все эти аспек­ты обеспечили возможность предоставления относительной свободы действий Баку и, соответственно, Анкаре. Вдобавок к фактору Пашиняна России необхо­димо было учитывать изменившуюся роль Азербайджана на Южном Кавказе, ведь теперь в отличие от первой карабахской войны Баку стал важным парт­нером Москвы, начиная со сферы энергетики до гуманитарно-культурных отношений.

Как неоднократно было продемонстрировано властями Турции, Анкара на­стойчиво использует внешнеполитический торг для удовлетворения собствен­ных амбиций. Стоит отдельно обратить внимание на тот факт, что незадолго до развертывания реальных боевых действий в регионе Нагорного Карабаха турецкое руководство во многом проверяло Россию на прочность в Сирии и Ливии. Ярким примером подобной политики стали многочисленные воен­ные операции турецкой армии на севере Сирии с 2016 г. Взаимодействие в астанинском формате и достижение новых договоренностей по Идлибу в марте 2020 г. наряду с действиями Турции в регионе Восточного Евфрата, где про­водятся совместные турецко-российские патрулирования, потребовало боль­шего внимания и дипломатических усилий со стороны России. Летом 2020 г. благодаря действиям Москвы и других участников процесса урегулирования в Ливии, прежде всего Турции и Египта, было достигнуто соглашение о прекра­щении военных действий. На фоне видимого хрупкого консенсуса в критически значимых для обоих государств регионах параллельно развивались и другие процессы: с одной стороны, поставка Россией Турции ЗРС С-400, с другой — тесное сотрудничество Анкары с Киевом по вопросу поставок турецких БЛА Bayraktar ТВ2, которые с большой степенью вероятности могут быть использо­ваны во время войны в Донбассе. Дополнительную напряженность в турецко-­российских отношениях создавали позиция турецкого руководства по Крыму и манипулирование проблемными аспектами, например крымских татар.

Несмотря на то, что Россия не настолько выраженно противостояла факту не­посредственного участия Анкары в 44-дневной войне, трехстороннее Заявление о прекращении огня от 10 ноября 2020 г., подписанное Азербайджаном. Арменией и Россией, состоялось без участия Турции. Активная вовлечен­ность Анкары в конфликт привела к тому, что Россия вновь утвердилась в качестве доминирующей силы не только в Нагорном Карабахе, но и на Южном Кавказе в целом. Если до войны реальное военное присутствие России на тер­ритории Азербайджана было сведено к нулю, то по ее завершении — и спустя восемь лет со времени закрытия российской военной базы в Габале — Москва вернулась в Азербайджан с двухтысячным военным контингентом и утвердила свою определяющую роль в сохранении и будущем открытии всех экономиче­ских, транспортных и коммуникационных связей в регионе, включая Лачинский и Нахичеванский коридоры.

В этом контексте развертывание миротворческого центра по контролю над прекращением огня — пример последовательной рос­сийской политики управления рисками, когда, принимая во внимание наличие третьей силы. Кремлю не только удалось минимизировать потери от ее прямого участия, но и фактически открыто продемонстрировать видение политического веса Анкары. Более того, в трехстороннем Заявлении Москвы, Еревана и Баку, состоящем из девяти пунктов, отсутствуют не только Турция, но также и сопред­седатели Минской группы ОБСЕ США и Франция. Армения и Азербайджан стали еще более зависимы от Москвы, а Кремль на фоне снижения роли дру­гих сопредседателей Минской группы смог обратить вовлеченность Турции во вторую карабахскую войну в свою пользу. Несмотря на то, что Анкаре откры­лась перспектива непосредственной наземной связи с Азербайджаном, возник вопрос о ее беспрепятственном и свободном функционировании: при открытии Нахичеванского коридора любое передвижение по нему будет возможно исклю­чительно под контролем Пограничной службы ФСБ России.

С другой стороны, период второй карабахской войны совпал с тем времен­ным отрезком, когда такие крупные игроки, как США и Евросоюз, были вплот­ную заняты собственными внутренними и внешнеполитическими проблемами. Вашингтон, один из сопредседателей Минской группы ОБСЕ по урегулирова­нию карабахского конфликта, был поглощен подготовкой к президентским вы­борам ноября 2020 г. и. соответственно, во многом дистанцировался от событий, происходивших в Нагорном Карабахе. Вдобавок незадолго до обострения си­туации на Южном Кавказе, с начала 2020 г. Анкара создала дополнительные трудности для ЕС, усилив свою вовлеченность в ливийский кризис. Нельзя за­бывать и о том, что турецкое руководство продолжительное время фактически шантажировало ЕС открытием своих границ для многомиллионной армии ми­грантов, которых Анкара при малейшей возможности использовала в качестве козыря и давления на отдельные страны Евросоюза.

На фоне разворачивающе­гося миграционного кризиса одним из козырей стали джихадистские и ради­кальные группировки, которые Анкара активно поддерживала. Вдобавок летом 2020 г. резко возросла напряженность по линии Турция — Греция, по пробле­мам Восточного Средиземноморья и Кипра. Подобная ситуация привела к тому, что во время второй карабахской войны ЕС оказался не в состоянии открыто и четко демонстрировать свое отношение по многим вопросам. Несмотря на жесткую риторику, Париж как сопредседатель Минской группы ОБСЕ также был вынужден занимать пассивную позицию «на земле» ввиду активного ту­рецкого участия в Ливии, которая является «ближним зарубежьем» Франции. Логика такой внешнеполитической стратегии была проста: за обострением от­ношений с Реджепом Эрдоганом в Карабахе последуют непредсказуемые шаги турецкого руководства непосредственно у границ Евросоюза и разогрев нового очага напряженности.

В то же время участие Анкары в карабахской войне во многом отражает об­щую линию политики НАТО в отношении России. Стоит отметить, что расши­рение трансатлантического альянса в сторону границ России в последние годы идет именно за счет увеличения военной активности Турции на постсоветском пространстве. Анкара и во многом лично Эрдоган играют роль своеобразно­го энергетического вампира для России в Сирии, Ливии и в тех регионах, где Москва идет по пути активизации своих внешнеполитических усилий, в том чис­ле на постсоветском пространстве. В этом контексте сложившаяся в Нагорном Карабахе ситуация — это не единичный пример того, как Анкара в той или иной мере подступает непосредственно к границам России. Уже несколько лет идет активный процесс военного сближения между Турцией и Украиной. Есть план по продаже Киеву 48 новых беспилотных летательных аппаратов в дополнение к шести Bayraktar ТВ2, проданным в 2019 г. На этом фоне неслучайным стал визит президента Украины Зеленского в Анкару в октябре 2020 г., на пике боевых действий в Нагорном Карабахе. Киев тогда активно поддержал позицию Баку по вопросам территориальной целостности Азербайджана в конфликте. Более того, принимая во внимание напряженность вокруг Донбасса в апреле — мае 2021 г., а также плотную вовлеченность турецкого руководства по линии военно­-технического сотрудничества со странами Балтии и Польшей и учитывая ту роль, которую играет официальная Анкара в Азербайджане и Грузии, можно предположить, что расширение турецкого военного присутствия в имеющих первостепенную значимость для Москвы регионах будет нарастать.

В последнее время ярким примером рискованной внешнеполитической стратегии Анкары становится Афганистан, где после вывода американского военного контингента турецкое политическое руководство стремится путем непосредственного физического присутствия в той или иной форме выстроить политику влияния на государства Центральной Азии. Очевидно, что подобные действия не могут оставить Москву равнодушной, ведь фактически речь будет идти не только и не столько о роли Анкары в Афганистане, сколько о возмож­ных новых непредсказуемых процессах в Центрально-Азиатском регионе.

Буря на Кавказе. Под редакцией Р. Н. Пухова, Москва, Центр анализа стратегий и технологий, 2021 г.