По справедливому замечанию российского востоковеда Виталия Наумкина, новый виток обострения в Нагорном Карабахе обозначил «тесную связь между Южным Кавказом и Левантом». В дни «осенней войны» многие журналисты, политические аналитики, представители разведывательных сообществ и государственные деятели из различных стран фокусировались на оценке возможного участия боевиков из региона Ближнего Востока в армяно-азербайджанском противостоянии. Баку и Ереван обвиняли друг друга в привлечении различных радикальных группировок в спектре от джихадистских организаций и протурецких прокси из Сирии и Ливии до формирований из курдской и армянской диаспор. Масштабы и степень реального воздействия ближневосточных боевиков на исход «осенней войны» 2020 г. еще предстоит адекватно изучить.
Между тем оценка связки Кавказ — Ближний Восток с точки зрения перспектив безопасности в Евразии выходит за рамки вопроса об экспорте террористических группировок в Нагорный Карабах. В первую очередь следует зафиксировать беспрецедентное вовлечение Турции — одного из главных ближневосточных бенефициаров — в постсоветский конфликт. Анкара в Ираке, Ливии, Сирии и в определенной степени в Катаре и Палестине продемонстрировала готовность применять силу и менять статус-кво без оглядки как на своих союзников по НАТО, ведущие региональные державы (Египет, Израиль, Саудовскую Аравию), так и на Россию. До 2020 г. ни одна держава не вмешивалась в противостояния на территории бывшего СССР столь масштабно. Даже США и их союзники по Североатлантическому альянсу в августе 2008 г. и феврале — марте 2014 г. ограничились санкционным давлением или военными демонстрациями. Свою роль в «осенней войне» на Кавказе Анкара символически закрепила во время парада победы в Баку 10 декабря 2020 г., когда рядом с Ильхамом Алиевым на трибуне стоял Реджеп Эрдоган.
Выступая на пресс-конференции перед саммитом НАТО 13 июня 2021 г., президент Турции назвал «турецко-азербайджанское братство основой для мира и благополучия на Кавказе». Через два дня после этого Алиев и Эрдоган подписали Шушинскую декларацию о союзничестве. Еще один символический акт — подписание стратегически значимого документа в бывшей столице Карабахского ханства, городе, который на протяжении 28 лет находился под армянским военно-политическим контролем.
Армяно-азербайджанский конфликт, актуализированный в процессе распада Советского Союза, как и проблемы Абхазии. Приднестровья и Южной Осетии, имел ряд принципиальных отличий от всех перечисленных выше кейсов. Если большая часть постсоветских противостояний, начавшись как этнополитические конфликты, уже к началу 2000-х гг. стали частью конфронтационной повестки в отношениях между Россией и Западом, то противоборство Армении и Азербайджана в эту логику не вписывалось. Как верно заметил известный российский дипломат, автор фундаментальной книги «Мир Карабаху» Владимир Казимиров, еще в 1990-е гг. «...сложилась весьма противоречивая картина: и взаимодействие России с Минской группой, и их соперничество»: «Не секрет, что ряд западных государств пытались не дать России, пользуясь ее ослаблением, сохранить влияние в Закавказье. Их общей задачей было противодействие более эффективному посредничеству России под внешне весьма благозвучным предлогом сведения воедино посреднических усилий в рамках Минской группы».
Однако по факту два других сопредседателя — США и Франция за весь 18-летний период функционирования данной структуры не выступали против всех наиболее важных инициатив Москвы, будь то Соглашения о бессрочном прекращении огня и об укреплении его режима 1994-1995 гг., Майендорфская декларация 2008 г. или договоренности о прекращении огня по итогам четырехдневной войны 2016 г. В истории мирного урегулирования бывали периоды, когда из «большой тройки» сопредседателей кто-то выдвигался на первый план, как это было на саммите в Ки-Уэсте с США в 2001 г. или с Россией в Казани десятью годами позже. Но жесткой конкуренции, которая наблюдалась между Москвой и Вашингтоном по Абхазии или Южной Осетии, на карабахском треке не было. Базовых причин для формирования такой уникальной ситуации, на наш взгляд, было три. Во-первых, ни Армения, ни Азербайджан не рассматривались Западом как кандидаты на вступление в ряды НАТО, как Грузия или Украина. Во-вторых, США и их союзники не видели в посреднических усилиях России проявлений пресловутого ревизионизма. Москва не просто не признавала независимости самопровозглашенного Нагорного Карабаха, а не рассматривала его как отдельную сторону конфликта (как в случае с Приднестровьем). Попыток пересмотра границ, сложившихся после распада СССР в этой части Кавказа, с российской стороны не предпринималось. В-третьих, сами участники конфликта не позиционировали себя как силы, вовлеченные в конфронтацию Москвы и Вашингтона на чьей-либо стороне. Они также не требовали пересмотра особой роли России в мирном процессе. Напротив, и Баку, и Ереван официально поддерживали медиацию Москвы.
Осенью 2020 г. «геополитизация» армяно-азербайджанского конфликта все же произошла, но развивалась она не в форме противостояния России и Запада, а при активном военно-дипломатическом вовлечении Турции. Анкара не была новичком в кавказских процессах. После распада СССР она четко и недвусмысленно поддерживала территориальную целостность Азербайджана и Грузии, хотя во втором случае и не препятствовала экономическим контактам своих граждан адыго-абхазского происхождения с Сухуми. С 1993 г. Турция закрыла свою сухопутную границу с Арменией, а процесс нормализации отношений с Ереваном жестко увязывала с прогрессом в деле урегулирования ситуации в Карабахе. Однако в 2020 г. стратегическая связка Анкары и Баку переросла в новое качество. По факту, на фоне стратегических разногласий сопредседателей Минской группы, Турция превратилась в самостоятельный центр принятия решений по Карабаху и Кавказу в целом.
Отныне турецкое военное присутствие на Каспии открывает новые возможности для турецкой экспансии в Центральной Азии. Турецкие военные успешно применили в ходе армяно-азербайджанского конфликта беспилотники ВаугаИаг ТВ2 и тем самым вызвали интерес к своим наработках» со стороны других постсоветских стран. Речь прежде всего об Украине. Нагорно- карабахский сценарий 2020 г. видится в Киеве как успешный паттерн для Донбасса, не в последнюю очередь потому, что реальных переговоров с представителями Донецкой и Луганской народных республик не предполагается. Как следствие, расширение пространства сотрудничества между Анкарой и Киевом. Обе стороны также разделяют общий подход относительно непризнания Крыма российской территорией.
Но, пожалуй, самое важное — это то, что конфликт между Арменией и Азербайджаном после событий осени 2020 г. будет теснее связан с ближневосточной динамикой. По словам турецкого исследователя Керима Хаса, «Турция испытала Bayraktar ТВ2 в конце февраля и начале марта 2020 г. при проведении операции «Весенний щит» против сирийских правительственных сил в Идлибе, а также во время предотвращения взятия Триполи силами маршала Хафтара весной 2020 г.»: «Военные беспилотники продемонстрировали свою эффективность и стали неотъемлемой частью последующих операций Турции. Географическое преимущество Армении в Нагорном Карабахе было нейтрализовано возможностями беспилотников, что, безусловно, является новой характеристикой конфликта». Впрочем, у конфликта помимо чисто военного появляются и другие новые характеристики. Речь идет о возможности использования протурецких прокси-сил с Ближнего Востока для оказания давления как на Ереван, так и на Москву в случае обострения ситуации либо в Карабахе, либо вдоль армяно-азербайджанской границы и о действиях наступательного плана в сирийском Идлибе, где интересы Турции пересекаются с российскими. Разморозка одного конфликта для оказания влияния на динамику в другой горячей точке — вот главная опасность в условиях нового статус-кво.
Турецкий эксперт Бюлент Арас, характеризуя российско-турецкие отношения, назвал их соревновательным сотрудничеством. И действительно, по большей части вопросов международной повестки интересы Москвы и Анкары противоречат друг другу. Такова ситуация вокруг Крыма, Сирии, Ливии, Абхазии и Нагорного Карабаха. В 2020 г. Турция на кавказском театре взяла определенный реванш у России после того, как шестью годами раньше та не дала ей стать главным бенефициаром разрешения сирийского конфликта. И в первом, и во втором случае страны входили в сферу «ближнего зарубежья» друг друга, понимаемого как сфера особых, привилегированных интересов. Но укрепление турецких позиций на Кавказе сегодня не выглядит как полный и безоговорочный триумф Анкары и столь же очевидный провал Москвы. Прежде всего, турецкому руководству не удалось стать соавтором совместных заявлений о прекращении огня и экономического восстановления региона. Турецкие войска не стали участниками совместной миротворческой операции в Карабахе. Россия самостоятельно осуществляет свою миссию. И напротив, мониторинговый центр в Агдамском районе, за пределами редуцированной де-факто НКР, является двусторонним, а не исключительно турецким. При этом безопасность открываемых транспортных коридоров будет обеспечивать пограничная служба ФСБ России без всякого турецкого участия.
Если Анкара поддерживает исключительно Азербайджан, то Москва имеет разнообразные ресурсы влияния на обе стороны конфликта. И далеко не факт, что интересы Турции во всем будут тождественны азербайджанским, особенно в контексте сохранения суверенитета. Исламизирующаяся политически и постепенно отказывающаяся от идеалов Кемаля Ататюрка Турецкая Республика представляет определенный вызов для светской модели постсоветского Азербайджана, как и попытки Анкары втянуть Баку на своей стороне в сложный сирийский конфликт. Опасность представляет и расползание джихадистских группировок, которые и в режиме Ильхама Алиева видят угрозу «чистому исламу». Азербайджанские элитные группы заинтересованы в поддержании выгодных деловых отношений с Россией, как и совместных действий по сдерживанию радикалов в дагестанском пограничье. Стоит заметить, что в ходе «замороженного мира» в российско-турецких отношениях в 2015-2016 гг. Баку не сделал окончательного выбора в пользу Анкары или Москвы. И не факт, что в дальнейшем азербайджанское руководство захочет встать перед такой дилеммой.
При всех оговорках, турецкое доминирование вызывает опасения и у двух сопредседателей Минской группы ОБСЕ. Именно поэтому Москва не спешит хоронить этот формат, рассматривая его как возможный инструмент для сдерживания растущих амбиций Анкары. Фактор Запада, к слову сказать, удерживает Россию и Турцию от взаимной конфронтации. Для Москвы Анкара — это диссидент внутри НАТО, выгодная кооперация с которым подтачивает единство внутри альянса. Для Турции же диверсификация внешней политики, включая такие сферы, как атомная энергетика и военно-техническое сотрудничество — это возможность повышения собственной международной капитализации. И в неменьшей степени средство снятия противоречий с США и другими западными союзниками. Фантом евразийского альянса Иран — Россия — Турция — надежное средство для сохранения евро-атлантической семьи, поскольку для Вашингтона выход Анкары из НАТО стал бы чрезвычайно опасным прецедентом. Но начни Турция и Россия жесткое противостояние на Кавказе, как раньше это уже имело место в Сирии, главным бенефициаром такого развития станет Запад. Как следствие, Анкара и Москва будут стремиться согласовывать возможные красные линии и удерживаться от демонстрации открытой враждебности.
Таким образом, в армяно-азербайджанском конфликте обозначился фактор российско-турецкого внешнего доминирования. Оно носит конкурентный характер, но не отрицает и взаимодействия. По многим параметрам это напоминает сирийский кондоминиум Анкары и Москвы. По итогам событий 2020 г. связка конфликтной динамики Кавказа и Ближнего Востока значительно выросла.
Буря на Кавказе. Под редакцией Р. Н. Пухова, Москва, Центр анализа стратегий и технологий, 2021 г.
