Закавказье всегда отличалось пестрым этнонацинальным составом, что, естественно, учитывалось царским правительством при проведении административно-территориальной политики. Однако для достижения более действенного геополитического эффекта, особенно учитывая этнополитическую специфику региона, интересы и цели региональных и глобальных держав, параллельно с административно-территориальной политикой необходимо было вести и соответствующую политику в этнонациональной плоскости.
Особенно актуальной была данная проблема в Восточном Закавказье. Здесь царские власти столкнулись с весьма специфической ситуацией. Дело в том, что на момент инкорпорации Закавказья в состав Российской империи здесь проживала достаточно большая масса тюркоязычного населения, которая все еще не составляла единого народа. Связано это было со спецификой Ирана периода Сефевидов и последующих династий, когда тюркский элемент не консолидировался в единый этнос, сохраняя в качестве основы идентичности шиизм и племенную принадлежность, что давало возможность поддержания внутреннего единства Ирана и двуядерности его титульного государствообразующего этнонационального компонента.
Однако если в составе Персии это было стратегически важным императивом, относительно стабильным состоянием, одним из ключевых компонентов безопасности страны и гарантией ее единства, то с такой конфигурацией в составе России дело обстояло иначе. Могла сложиться ситуация, при которой в среде достаточно многочисленного этнического массива, оторванного от своего бывшего государства и соответственно лишившегося доминирующего положения в его этнополитической структуре, начались бы неизбежные процессы новой этнополитической «кристаллизации».
Эта кристаллизация могла вызвать новые и нежелательные проблемы геополитического характера. Несмотря на этническую разношёрстность, к моменту вхождения Восточного Закавказья в состав Российской империи у вышеуказанного этнорелизиозного массива сохранялись две основные составляющие этнонациональной идентичности – язык и религия. В составе Ирана доминирующим был религиозный компонент – шиизм, а племенная и языковая принадлежность скорее были атрибутами субэтничности. В составе России, оторванный от своей прежней среды, шиитский этнорелигиозный массив, естественно, мог стать тяготеющим к Ирану.
С другой стороны, в составе России, несравненно более передовой в промышленном, экономическом и культурном плане стране, чем региональные государства, язык, как составляющая этнонациональной принадлежности, мог стать равнозначной с религией составляющей идентичности, а затем и стать определяющим его компонентом, особенно в век бурного его развития в ХIХ веке. В таком случае, мог начаться геополитический и этнокультурный дрейф тюркского этнополитического массива Восточного Закавказья в сторону Турции.
И первый, и второй сценарий был не в интересах России, поэтому необходимо было сделать все возможное для того, чтобы предотвратить обе эти возможности.
Но принятие важных решений геополитического характера, особенно в стратегически важнейших регионах, требовало тщательного изучения этнокультурной специфики, социально-бытового положения, истории и других аспектов жизни народов, населяющих данное пространство, в частности, тех, которые были в центре особого внимания.
Надо отметить, что изучение народов и описание этнонационального состава населения Восточного Закавказья началось еще до присоединения региона к России. Весьма интересные сведения о Восточном Закавказье имеются в первой части работы участника посольства Артемия Петровича Волынского, посланного Петром I в Персию в 1715-18 гг., шотландцем Джоном Бельем. Вот один из отрывков, касающихся этнонацинального состава Ширвна: «Городъ Шамахія лежитb около сороковаго степеня Северныя широты. Древле составлялъ онъ часть Мидіи, ныне онъ находится Столицею великія Провинціи, называемыя Ширванъ… Наибольшую часть жителей составляютb Персы: находится также тамъ знатное число Грузинцовъ и Армянъ. Народъ тамошній говоритъ по Турецки; но чиновные люди по Персидски. Воздухъ тамъ гораздо здоровее, нежели въ другихъ городахъ стояіщихъ при Каспійскомъ море».
Затем тюркские наречия Кавказа в российском научном обществе стали рассматриваться как диалекты татарского языка. Чем было это обусловлено, однозначно сказать трудно. Возможно, это было связано с тем, что с началом монголо-татарского нашествия и на протяжении последующих столетий для русского мира основным представителем тюрков были татары, язык которых был тождественен практически всем тюркским диалектам. Так, в одном из официальных изданий, описывающих Закавказье, указано, что «К татарскому племени принадлежат: 1) татары, 2) турки (османли), 3) сельджукские турки, 4) казахи или казахцы».
Весьма интересные этнографические описания Закавказья оставил Иоганн Антон Гюльденштедт, российский естествоиспытатель и путешественник, происходивших из балтийских немцев, который одни из первых европейцев, исследовал быт и культур народов Северного Кавказа и побывал в Грузии и Закавказье. Говоря о татарских народах Восточного Кавказа, Гюльденштедт разделяет их на три группы: кумыкские, терекеменские или трухменские и ногайские. Он указывает, что они говорят на одном татарском языке, весьма распространенном на Кавказе, хотя языки эти весьма различны. Гюльденштедт сравнивает сходство турецкого, терекеменского, кымыкского и нагайского наречий со сходством итальянского, испанского и португальского языков.
Немецкий ученый и путешественник Фридрих Маршал фон Биберштейн, поступивший на русскую службу, в 1798-1799 гг. объезжал Кавказ и подготовил исследование, содержавшее интересные сведения о топографии, истории, экономике, населении, флоре и фауне региона. Биберштейн указывает, что население Восточного Закавказья весьма пестрое. Он указывает о наличии здесь достаточно большого тюркского массива и считает их татарами, язык которых отличается от языка крымских татар так, как малороссийский язык от великорусского. Но в антропологическом плане Биберштейн считает, что татары представляют собой смешанный тип, которые вобрали в себя черты соседних народов, в частности грузин и армян.
Российский учёный-географ Афанасий Щекатов, побывавший в тот же период на Кавказе, также подготовил достаточно интересный труд – Географический словарь Российского государства, вышедший в свет в начале ХIХ века. Перечисляя народы Восточного Кавказа, Щекатов также упоминает татар, которых разделят на следующие группы: кумыки, ногайцы и трухменцы или туркоманские татары.
После этого, особенно с присоединением региона к Российской империи, носителей тюрко/татарского языка в Закавказье в России стали именовать татарами. Причем в Персии этого не произошло и там они остались в своем прежнем статусе. Постепенно, переняв российскую этимологию, тюрок Закавказья начали называть татарами и в других странах.
Хотя на первых порах с этим согласны были не все. Так, в официальном документе под названием «Обозрение российских владений за Кавказом, в статистическом, этнографическом, топографическом и финансовом отношениях» за 1836 год указано следующее: «Здесь нельзя не привести весьма важного замечания, что, несмотря на превосходство татар и монголов, наложивших свой тип на всех тамошних мусульман, не встречается названия татар или монголов, хотя русские вообще именуют их татарами». Далее там же указывается, что господствующий язык в Ширване есть туркоманский, употребляемый вообще в Адербаэджане (соседней с Закавказьем провинцией Персии – Д.Б.) и называемый у нас обыкновенно татарским. Он столько сходен с турецким, что оба народа могут друг друга понимать. В документе подчеркивается также: «Надобно заметить, что общепринимаемое в Закавказье наименование тамошних мусульман татарами неосновательно, ибо их язык весьма различествует от татарского, хотя, впрочем, оба они имеют один корень – язык чагатайский».
Практически в таком же духе были и данные, опубликованные по результатам путешествия известного русского тюрколога и востоковеда Ильи Николаевича Березина по восточным странам, которое состоялись в 1824-1856гг. По мнению ряда исследователей, это было первое чисто научное путешествие по странам Востока. Так, изучая языки Баку, Березин отмечал, что здесь говорили на тюркском и татском персидском наречиях, а местное тюркское наречие он квалифицировал, как переход от Дербентского наречия к Адербиджанскому. Тюркский язык Березин сгруппировал в три главные «ветви»: «джагатайская» или восточная, наиболее древняя из трех; «татарская» или северная и «турецкая» или западная. В джагатайскую ветвь он включил уйгурский, команский джагатайский, узбекский, туркменский и казанский (книжный) диалекты; в татарскую ветвь он включил киргизский, башкирский, ногайский, кумыкский, карачайский, каракалпакский, мещерякский и сибирский диалекты; в турецкую ветвь он включил дербентский, адербиджанский, крымский, анатоли-малоазиатский, румели-стамбульский диалекты.
Известный русский писатель и драматург Алексей Феофилактович Писемский, побывавший в Баку в 1886 году, пишет следующее: «Мне объяснили, что все это татары, хоть они совершенно не похожи на татар астраханских, горский лезгинский характер ярко отпечатывается и в одежде, и в стройном складе тела, и в каком-то благородном и воинственном выражении лиц».
Интересно, но введение в оборот понятия «адербиджанское наречие» также было исключительно российским лингвистическим нововведением, до того нигде и никогда не использовавшимся. Есть даже имена людей, сделавших это. Ряд исследователей считают, что первым это сделал выдающийся российский востоковед Александр Касимович Казем-Бек, одним из самых известных трудов которого является опубликованная в 1840-х годах в Казани «Общая грамматика турецко-татарского языка». Сам ученый относил адербиджанское наречие к татарскому языку.
Известный российский востоковед Борис Андреевич Дорн в своей рецензии на «Грамматику турецко-татарского языка», представленную Казем-Беком на соискание Демидовской премии, указывал следующее: «Особенной признательности знатоков заслуживают поучения о дербентском, а еще более о доселе почти вовсе неизвестном, но теперь выясненном Мирзою Казем-Беком, адербиджанском наречии, потому что оба имеют довольно особенностей, поощряющих к дальнейшим изысканиям, и преимущественно адербиджанский, весьма важный для наших кавказских училищ. Можно даже по справедливости сказать, что одни замечания, сообщаемые Казем-Беком об этом наречии, уже придают его книге особенное достоинство».
Другие считают, что впервые термин «адербиджанское наречие» использовал писатель-декабрист Александр Александрович Бестужев-Марлинский, работы которого о Кавказе относятся к 30-м годам ХIХ века. В одной из своих работ он также указывал, что татарский язык Закавказского края мало отличен от турецкого, и с ним, как с французским в Европе, можно пройти из конца в конец всю Азию. Название наречию было дано, как уже отмечалось выше, в честь исторической Атропатены/Азербайджана, в Персии, граничащей с Закавказьем.
Однако отнесение языка тюркоязычного населения Закавказья к татарскому, а самих его носителей – к татарам, пусть даже было спорно и неправильно с научной, исторической, культурной и ряда других точек зрения, было целесообразно с геополитической точки зрения. «Татаризация» тюркоязычного массива Закавказья давала возможность одновременно решить несколько ключевых геополитических задач.
Основным императивом здесь выступало уже упомянутое недопущение геополитического и/или этнокультурного дрейфа тюркского массива Восточного Закавказья в сторону Турции или Ирана. Классификация языка тюрок Закавказья в качестве турецкого, дало бы серьезный толчок для самоидентификации представителей данного этнокультурного массива в качестве турок с постепенным их отуречиванием и геополитической ориентацией на Турецкую империю. Отождествлять их с персами, но говорящими на тюркском языке, в свою очередь, мог дать соответствующий толчок к иранизации данного массива, что учитывая наличие в Восточном Закавказье сохранивших свою этнонациональную идентичность иранских народов, могла сделать иранский компонент доминирующим в численном отношении элементом региона. Это не только усилило бы влияние Персии, а через нее и геополитических соперников России в регионе, но и нарушало бы один из ключевых принципов контроля над стратегически важнейшей территорией посредством поддержания этнонациональной и культурно-религиозной мозаичности и многообразия, снижающего вероятность возможной консолидации разношерстного массива в единую силу.
«Татаризация» же была весьма подходящим решением, дающим возможность решить вышеуказанные проблемы. Из говорящего на одном из тюркских языков разношерстного этнического массива, вобравшего в себя разные этносы, создавался единый этнос под названием кавказские татары. Он отрывался от своего кызылбашско-иранского прошлого, но в то же самое время, не вливался в турецко-османский этнокультурный массив. Хотя в Российской империи были разные татарские народы и субэтносты, такие как татары казанские, сибирские, крымские, астраханские, алтайские, горские и т.д., они не составляли единого народа, отличаясь друг от друга антропологически, культурой, бытом, религией. Кроме того, ареал распространения татарских народов географически не составлял единого целого и их разделяли достаточно большие расстояния. Таким образом, имея такие различия и проживая на больших расстояниях друг от друга, татарские этносы не могли сформировать единого народа со своей единой территорией. Это делало татаризацию тюрков Закавказья наиболее подходящим и наименее опасным с геополитической точки зрения.
В данном контексте необходимо отметить, что тюрков Персии, говорящих на одном наречии с тюрками Восточного Закавказья, в российских источниках продолжали именовать «тюрками». Термин же «кавказские татары» к ним не применялся. Хотя, иногда можно было встретить наименования «тюрко-татары». Так, уже упомянутый известный русский ученый-тюрколог и востоковед Илья Березин, описывая население исторической Атропатены-Азербайджана в своем труде «Путешествие по Северной Персии», изданной в Казани в 1852г., указывал, что значительная часть населения этой провинции составляли тюркские и курдские племена. В исследовании капитана Генерального штаба российской армии Л.К.Артамонова «Северный Азербайджан. Военно-географический очерк», рассматривающий население северной, пограничной с Закавказьем, части исторического Азербайджана, тюркский этнический массив региона был представлен в качестве тюрко-татарских племен, где племенная обособленность была весьма сильна, особенно среди кочевников.
Кроме того, и термин «адербиджанское наречие» не нашел широкого применения в научных, особенно, официальных и политических кругах. Это было понятно, ведь в таком случае центральным элементом здесь выступал исторический Азербайджан в Персии и научный подход здесь мог незаметно получить политический оттенок, чего надо было всячески избегать.
И такой подход был действительно правильным и одним из самых эффективных геополитических решений со стороны царских властей не только в контексте кавказской политики, но и этнополитики в целом, ставших симбиозом научных и политических решений, спонтанности, трансформировавшейся в четкую государственную политику.
Интересно отметить, что российские ученые-этнографы придавали важное значение грамотному использованию этнографии в политических целях, выявляя при этом ошибки властей и их политические последствия. Так, в одном из исследований конца ХIХ века указано следующее: «Незнакомство с этнографическими данными, непонимание быта, состояния и потребностей народа было у нас уже причиною многих административных и законодательных ошибок... Благодаря этим ошибкам, например, буряты из шаманистов сделались буддистами, а киргизы – магометанами, чем, можетъ быть, отрезан навсегда путь к их слиянию с русскимъ народом. Вмeсто того, чтобы прииять меры к их обращению в христианство и к противодействию влиянию буддизма и магометанства, у насъ было признано, что буддизм и магометанство, во всяком случае, лучше шаманизма., и тем косвенно была дана возможность утвердиться этимъ религиям, которые между тем способны противостоять гораздо крепче христианству, чем первобытныя верования».
Но в случае тюрками Закавказья и их татаризацией, как уже было отмечено, центральные власти империи сделали правильный шаг с геополитической точки зрения. Одновременно, надо отметить, что данный шаг имел и фундаментальные последствия для Закавказья и всего региона в целом.
В первую очередь данный процесс, естественно, затронул самих тюрков Закавказья. Именно «татаризация» тюркских племен и групп данного региона создала основу создания из них в будущем единого народа. Как уже отмечалось, данная политика отрывала тюркский массив от Ирана, мешала переориентации на Турцию, но, в то же время не могла влить его в единый татарский этнонациональный массив. В данном случае были запущены механизмы его обособления в некое единое образование. Российские власти добились того, что закавказские или кавказские татары, как ранее тюрки Персии, стали этнонациональным массивом, и приобрели отличную от турок и персидских тюрок идентичность.
Задача, которую необходимо было решить, представлялась одновременно и относительно легкой и достаточно трудной. Относительная легкость заключалась в том, что тюркский массив, как уже отмечалось, не был единым и консолидированным народом, чему препятствовали этно-племенное разнообразие, сильные миграционные и переселенческие потоки различных народов и племен. Поэтому не удивительно, что нередко понятие родины у тюрков ограничивалось своим городом или магалом. Выдающийся писатель и мыслитель Мирза Фатали Ахундов (1812-1878) в докладной записке попечителю Кавказского учебного округа, написанной в 1852 году, указывал следующее: «Закавказский край, в котором татарское племя числом превышает других его обитателей, до владычества России находился под влиянием персидских государств, или турецких султанов. В первом случае письменность татарского племени производилась на персидском языке, а во втором на турецком, который в настоящее время разительно отличается с закавказским татарским наречием, а потому татарское племя доселе не имеет собственной литературы, и не отыщется книги, сочиненной в оригинале на чисто народном татарском языке; если же окажется что-либо, написанное по-татарски, то это верно перевод с какого-нибудь другого языка, написанный напыщенными фразами и другими ненатуральными фразами по духу персидского, арабского или турецкого языков, следовательно, по таким сочинениям, или лучше сказать переводам невозможно постичь дух и свойство татарского языка, изучить его в том основании, в каком он существовал в народе, судить о грамматических правилах и составить даже руководство для его изучения из подобных сочинений».
Все это упрощало прививание новой идентичности этому массиву. Однако были и трудности. Так, у тюркского массива сохранились такие традиционные компоненты идентичности, как религия, которая была зачастую преобладающим ее компонентом среди целого ряда племен. С другой стороны, слабая и шаткая татарская идентичность в будущем создала и благодатную почву для проникновения таких националистических идеологий, как пантюркизм.
В этом контексте центральные власти активно помогали формированию новой кавказской татарской интеллигенции и просвещению татар. Надо отметить, что за относительно короткий отрезок времени ядро данной интеллигенции, давшее, кстати, целую плеяду выдающихся деятелей, было сформировано. Именно эти деятели и стали в будущем одной из важнейших основ культуры нового народа.
Эти деятели высоко оценивали роль России в жизни их народа. Так, Мирза Фатали Ахундов в середине ХIХ века отмечал, что Россия объективно способствовала, сохранению национальности татар региона. Он также отмечал, что именно при российском владычестве впервые открыли школы, где преподавание велось на татарском языке, а последний наряду с другими предметами начал изучаться как специальная дисциплина».
Другой выдающийся деятель Гасанбек Зардаби (1837-1907) отмечал, если хотите, чтобы татарская нация жила, достигла прогресса, овладела науками и культурой, то дайте ей язык, которые они потеряли. «Они не понимают ваши слова. Найдите их язык, дайте им, чтобы они писали, продвигались вперед, учились в школах, получали образование на родном языке».
Мирза Фатали Ахундов, затрагивая данный вопрос, писал следующее: «Если мусульмане в российских владениях будут пропитаны идеями Кемал-Уд-Довле, то они непременно почувствуют отвращение к мусульманским деспотам... перестанут дичиться и чуждаться русских, под покровительством которых их жизнь, собственность и честь совершенно гарантированы, между тем, как их собратья в Персии и Турции находятся в жалком положении и величайшей нищете; они сольются с русским народом, исчезнет навсегда между ними дух фанатизма и мюридизма, проистекающий из религиозных убеждений, и дух стремления к эмиграцию в Турцию, где мусульмане по слепому фанатизму предполагают спасение души под владычеством мусульманского государя; равно исчезнет охота к пилигримству в Мекку, куда ежегодно шляется миллион из Кавказского края без всякой пользы.
Таким образом, получению современного русского образования также отводилось важная роль в формировании нового народа. Как отмечал уже упомянутый видный ученый М.Казем-Бек: «Россия, будучи поставлена в такие близкие отношения к Востоку должна преимущественно перед другими странами нести на своих могучих плечах великое дело просвещения восточных народов». Оценивая значение образования для развития края, предпоследний кавказский наместник И.И.Воронцов-Дашков (1837-1916) отмечал: «Несомненно, что правильно поставленная русская народная школа, с началами грамотности на материнском языке, является первейшим средством для воздействия на мусульман русским мировоззрением. Она спасает их от вредной, с государственной точки зрения, пропаганды панисламизма и пантюркизма в школах с турецкими преподавателями и учебниками, проникнутыми нерусскими идеями, и на языке преподавания, чуждом населению, в тех частных мусульманских школах, куда население посылает своих детей за неимением достаточного количества русских школ».
Однако, как уже отмечалось выше, формирование единого кавказского татарского этноса не было полностью завершено и национальная идентичность, в том числе и у новообразованной интеллигенции, была симбиозом новой этничности и ислама. Так, известный татарский поэт Аббас Ага Гаибов (Назир) (1849-1919) в своем письме Л.Н.Толстому от 24 февраля 1909 года пишет следующее:
«Милостивый государь граф Лев Николаевич!
Желая ознакомить моих единоверцев-мусульман с вашими произведениями я, как мусульманский поэт, имел счастье перевести стихами на татарский язык сочинение Ваше под заглавием «Много ли человеку земли нужно?». А потому почтительнейше прошу благосклонного разрешения Вашего на печатание и распространение означенного перевода». Как видно из письма, поэт, яркий представитель новой интеллигенции считает себя мусульманским поэтом и кавказским татарином одновременно. Причем, здесь ислам является не только атрибутом религиозной принадлежности, но и этнической, к которой уже прикрепилось татарская составляющая.
Надо отметить, что впервые в истории тюрков Закавказья понятие «миллиет» (нация) ввел в употребление именно писатель-просветитель Мирза Фатали Ахундов в 70-х годах ХIХ века, который параллельно также жестко критиковал и косность ислама. Прогрессивный публицист Гамзат бек Ширванский (1884-1912) в одной из своих статей, посвященных творчеству Мирза Фатали Ахундова, подчеркнул следующее: «Он смело сбросил покров с мусульманского тела и выставил на всеобщее осмеяние все наши недуги, язвы, недостатки. Мусульманство содрогнулось».
Давид Бабаян.
Ознакомиться с полной версией публикации можно здесь.