Армянские атлантиды Восточного Ставрополья (Арарат, Максимовка)

Арарат! Это название дорого каждому христианину. Библейский Ной, спасшийся со всем своим семейством на Святой Вершине, дал начало цивилизации. В Ветхом Завете говорится: «И остановился ковчег в седьмом месяце, в семнадцатый день месяца на горах Араратских» (Бытие. 8.4).

Название Арарат заставляет особенно учащенно биться сердце каждого армянина. Для него Арарат — это не просто символ, это сущность народа. Такой «статус» вершины должен был широко отразиться в мировой топонимике. Но исторически сложилось, что только несколько населенных пунктов носят такое название. Это город и селение на Араратской равнине Армении, десятитысячный город в Австралии, основанный английскими переселенцами в 40-е годы XIX в., и, наконец, селение, образовавшееся в конце 20-х годов нынешнего века в Ставропольском крае (в то время это был Терский округ). Последнему и посвящен исторический очерк.

Селение Арарат было основано спасшимися от геноцида (1915-1923) беженцами из Западной Армении. Но до того как две сотни семей из Вана, Карса, Муша, Ардагана, Эрзерума (Карин) и других районов страны осели на терской земле, им пришлось в течение десятилетия скитаться по городам и весям Кавказа, влача нищенское существование и тщетно ища сочувствия. Кровавое колесо гражданской войны, пронесшейся по Северному Кавказу, сделало людей привычными к чужому горю. Они равнодушно наблюдали за тем, как ежедневно погибали несчастные, нашедшие пристанище в подвалах, сараях, полуразрушенных казармах. В благополучное лето 1925 г. газета «Терек» сообщала о том, что в Георгиевске беженцы-армяне «живут в сырых подвалах со скотом, собаками, постоянно среди дыма, ибо там нет печей и приходится разжигать костер прямо на полу». Даже в 1928 г. во Владикавказе, как и десять лет до этого, пять тысяч беженцев, сообщала газета «Молот», «живут в ужасающей грязи и скученности. До 90% из них больны, смертность велика».

Выжить оставшимся в живых беженцам помогали соотечественники, сами лишенные всего необходимого. Серьезную помощь, как и раньше, оказать было некому. Новая власть подорвала экономическую основу армянских общин. Ведь наиболее крепкие предприниматели, активно занимавшиеся благотворительной деятельностью, были либо ограблены и уничтожены, либо, бросив все свое имущество, покинули край, спасшись за границей. Поэтому у сохранявшихся в первое время национальных благотворительных организаций (пока их не ликвидировали) возможности были минимальны и хватало только на оказание помощи незначительной части беженцев.

Тяжелые условия жизни беженцев — бывших крестьян — заставляли их быть предприимчивыми, чтобы добыть кусок хлеба. Тем более что начавшаяся новая экономическая политика позволяла проявлять людям активность. Вот почему части беженцев удалось обзавестись скромным очагом и наладить свою жизнь в городах, особенно в тех, где издавна имелись многочисленные армянские общины, — Армавир, Нор-Нахичеван, Краснодар, Пятигорск, Владикавказ, Моздок, Грозный, Святой Крест (Прикумск), Сочи и др. Другим же, чтобы как-то прокормиться, ничего не оставалось делать в условиях отсутствия работы, как заниматься однодневной черновой работой или мелкой торговлей, которая им претила и за которую они получали оскорбления и упреки. «Но чем другим, как не этой карликовой торговлей семечками, петрушкой и папиросами могли заниматься они, — писал в газете «Терек» о положении дел в Прикумске активный работник окружного отдела национальных меньшинств С. Серебрякян, — попав в такой же карликовый город, как Прикумск, где они не имели ни кола, ни двора… Кто наблюдал их жизнь, кто видел хотя бы их крайне истощенных детей в армянской школе, тот скажет: «Несладко живется от такой торговли!».

Мечты о возврате к прежней жизни земледельца никогда не покидали беженцев. Их тянуло к земле. С помощью землеустройства, как тогда называли политику наделения землей, необходимой для ведения сельского хозяйства, разрешились бы многие проблемы беженцев. Но могли ли реализоваться эти мечты несчастных людей, когда даже со стороны местных властей они встречали презрительное отношение к себе? Представители местных властей просто игнорировали многочисленные просьбы о землеустройстве. Уже упоминавшийся С. Серебрякян отмечал, что в выступлениях членов Прикумского горсовета «проглядывает не только и не столько отказ беженцам в земле, сколько отказ в простом человеческом отношении к ним и в сочувствии их горькой судьбе». Кстати, именно в г. Прикумске, сосредоточилось 180 семей из Карса, часть которых позже стала основателями Арарата.

Реалии нэповского периода, социально-экономические и национальные процессы, происходившие тогда в стране, вынуждали правящую партию считаться с ними и вопреки доктринерским концепциям проводить национальную политику, которая учитывала некоторые запросы, включая компактное землеустройство национальных меньшинств. Землеустройство беженцев должно было не только снять остроту национальных проблем и показать способность новой власти решать успешно национальный вопрос, но путем вовлечения трудоспособной силы в сельскохозяйственное производство обеспечить надежную прибыль.

О необходимости землеустроить беженцев первыми заявили армянские общественные организации, а затем и официальные, по форме национальные, структуры — армянские секции, занимавшиеся делами армянского населения. Так, например, Владикавказским комитетом помощи Армении в мае 1924 года было возбуждено перед союзным ЦИКом ходатайство об оказании помощи беженцам. В Георгиевске беженцы провели свое собрание и обратились к окружным властям с просьбой предоставить землю с тем, чтобы они самостоятельно встали на ноги. Подобное ходатайство поступило и от западных армян, разместившихся в Моздоке. Среди них также было немало тех, кто через несколько лет поселится в Арарате.

Более веское заявление сделало I Северо-Кавказское краевое совещание секретарей армянских секций, которое не хотело отдавать самодеятельным национальным объединениям инициативу в работе среди многотысячного беженского населения. В экономическом разделе резолюции совещания было записано: «Принимая во внимание катастрофически тяжелое положение бывших хлеборобов — армянских беженцев — на Северном Кавказе, принужденных за неимением земли в подавляющем большинстве или батрачествовать, как, например, в Армавирском и Кубанском округах, или влачить жалкое, голодное существование, что тяжким бременем ложится на отделы местного хозяйства, как, например, во Владикавказе, где в разрушенных казармах сконцентрировано их до 5000 человек, 70% которых больны туберкулезом», совещание находит необходимым, помимо других мер, «поставить вопрос перед соответствующими краевыми органами о наделении землей в подходящих районах желающих осесть на землю бывших хлеборобов».

Северо-Кавказские и окружные власти вынуждены были реагировать на эти апелляции. Последовали многочисленные решения. Так, 11 ноября 1925 г. на заседании президиума крайисполкома обсуждался вопрос «Об устройстве армян-беженцев». Президиум дал поручение краевому земельному управлению к 1 марта 1926 г. представить планы и сметы по устройству в крае 3000 семей (15000 человек) армян-беженцев, разбросанных по всему Северному Кавказу. Однако дальше заявлений и решений в центре и на местах дело не шло. Так прошло еще два года. За это время часть беженцев, проживавших в городах, смогла трудоустроиться и наладить свою жизнь, потеряв надежду получить землю. В Моздоке же армянская община более активно взялась за дело. Здесь действовала общественная организация «Камсаракан», которая вместе с отдельными членами армянской секции настойчиво добивалась выделения земли для устройства «эрзерумцев», как в Моздоке называли всех беженцев-армян. По сообщению газеты «Терек» от 29 марта 1927 г., представители армянской общественности произвели регистрацию желающих землеустроиться, выбрали комиссию и уполномоченных. Среди беженцев произвели сбор денег на «неотложные» организационные расходы, что позволило уполномоченным самостоятельно отправиться в окружной центр (Пятигорск) и даже в Ростов-на-Дону — центр Северо-Кавказского края.

В Ростове вопрос о выделении земли был решен положительно. Однако местные органы, по всей видимости, не решались принимать практические меры, заявляя, «что беженцы от переселения на отведенную им землю отказались». В газете ставится вопрос: «Верно ли, что эрзерумцы хотят и дальше жить в развалинах старого рынка и не желают вернуться к земле?.. Это далеко не так». Тормоз землеустройства надо искать в другом месте, в кормлении беженцев «завтраками», в бесплановой работе руководителей. Землеустройство эрзерумцев — настоятельнейшая задача работы среди армян». Этими словами завершается статья в окружной газете «Терек».

«И благословил Бог Ноя и сынов его, и сказал им: плодитесь и размножайтесь, наполняйте землю» (Бытие. 9.1)

Прошел еще один год, пока не были преодолены все препятствия и уточнено место для поселения западных армян. Для их землеустройства выделили земли в 50 км севернее Моздока. В выборе места экономические соображения играли первостепенную роль, так как трудолюбивые крестьяне, жаждавшие вернуться к земледельческому труду, должны были ввести в сельскохозяйственный оборот неосвоенные, безводные земли в условиях сухого климата. Продуваемый всеми ветрами степной район (кстати, так и названный впоследствии) вызвал беспокойство у уполномоченных от беженцев, выехавших на место будущего землеустройства. Однако желание поскорее осесть на землю и заняться привычным трудом обусловило согласие устроиться на предложенных землях. Западных армян, имеющих стойкое национальное самосознание, несомненно, привлекло и соседство крупнейшего армянского поселения в регионе — Эдиссии, основанного в конце XVIII в.

Перенеся мучения, связанные с постоянным переходом с одного места на другое, беженцы из Западной Армении наконец-то начали обосновываться на новом месте. Об этом пути повествуют сами араратцы. Ашот Аршакович Саркисян из Ставрополя рассказывает, что его родители вместе с другими беженцами в конце первой мировой войны, спасаясь от турков, достигли Закавказья, затем пешком, на лошадях и быках перешли перевал и достигли Владикавказа. Часть из них осталась в городе, другие продолжили свой путь до Святого Креста (Прикумск), Армавира и других городов России. Немало беженцев оказалось во Франции и Америке. Родители Ашота Аршаковича поехали в Моздок, но через несколько месяцев возвратились в Карс, где родился их старший сын. В феврале 1920 г. они вновь оказались в Моздоке, уже окончательно покинув Карс, любезно подаренный туркам вождем пролетарской революции. Все родные матери Ашота Аршаковича были убиты турками.

В Моздоке семья Саркисянов жила в бараках около рынка. В апреле 1928 г., когда было объявлено, что беженцы, желающие получить участки, могут переехать на выделенную им землю, родители Ашота Аршаковича и его жены Софьи Тимофеевны выехали в чистое поле и заняли свои участки. Со слов Софьи Тимофеевны, ее отец Хачатурян Тигран Погосович вместе со своей семьей бежал из Карса и после долгих скитаний остановился в Прикумске. Так, вместе с Арташем Григорьевичем Халатяном, Саркисом Ованесовичсм Халатяном и другими беженцами из Западной Армении они в числе первых основали селение на выделенной земле, дав ему название Арарат.

О сложном пути своего отца Саркиса Ованесовича Халатяна рассказывают Ованес Саркисович и Гарник Саркисович. Саркис Халатян родился в 1890 г. в Баш-Кадикларе Карсской области. Будучи младшим из братьев и не успев обзавестись семьей, он накануне первой мировой войны ушел служить в российскую армию за старшего брата Аршака, а потом и за себя. Когда в годы войны начался геноцид и депортация армян, не имея никаких известий о своих родных, Саркис принимает активное участие в национально-освободительном движении, возглавляемом генералом Андраником. Судьба привела его в ряды Красной Армии. Демобилизовавшись из армии, от встретившихся односельчан узнал, что его мать и другие члены семьи, спасаясь от турецкой резни, бежали в Гюмри (Александрополь — Ленинакан). Так Саркис оказался в Ленинакане, где у него появился первый сын Ованес. В 1926 г. в Ленинакане произошло разрушительное землетрясение и, боясь его повторения, все Халатяны, оставив разрушенный город, переехали в Прикумск, где занимались мелкой торговлей.

В 1928 г. правительство выделило беженцам значительные кредиты на землеустройство, и братья Халатяны переехали на постоянное жительство в Моздокский район, недалеко от калмыцких степей. Вместе с родом Халатянов на новое место жительства перебрались семьи Айка Шахназаряна, Смбата Мартиросяна, Тиграна Хачатуряна, Егише Гарибяна и другие, преимущественно из Карса, Эрзерума, Вана, Сасуна, Муша, Нахичевана и других районов Армении.

Драматическая судьба привела в Арарат и семью Сероба Геворкяна из Муша. Его женой была Гулизар родом из Битлиса. Проходя с колонной беженцев через родной город, она, увидев тела зверски убитых турками родителей, братьев и сестер, чуть не тронулась умом, но желание спасти сына Гранта взяло верх, и Гулизар продолжила путь вместе со всей колонной. Мужчины отходили последними, прикрывая свои семьи от натиска регулярных турецких частей. На окраине Тифлиса беженцы, наконец, остановились. Куда идти дальше? Позади заклятый враг, который убивает всех, оставляя в живых только молодых женщин, и то на время, чтобы обесчестить их; впереди на севере близкая, но незнакомая Россия, которую постепенно охватывало пламя революции. Семья влачила в Тифлисе жалкое существование на паек, который приносил Сероб, воевавший в отрядах Андраника.

Жить было невыносимо, несмотря на помощь генерала Андраника, который поручил хмбапету Мушегу Мурадяну выдать Гулизар и ее детям из армейских складов продовольствие и одежду. 1917 г. привел к развалу русско-турецкого фронта на Кавказе. Турецкую армаду сдерживали только армянские отряды. Вскоре в Закавказье появились большевики, внеся раскол в ряды солдат, ведущих неравную борьбу против турецких агрессоров. Армянская армия также оказалась разваленной. Сероб Геворкян вместе со своей семьей в составе большой группы беженцев отправился в направлении к Владикавказу.

Драматическая ситуация возникла при переходе моста через Терек, который простреливался «белыми» и «красными», находившимися на разных берегах реки. Гулизар, схватив четырнадцатилетнего сына за руку, не обращая внимания на стрельбу, перебежала на другой берег. Оттуда она потребовала от мужа избавиться от недавно родившейся малютки Манушак, чтобы спастись самому. Послушный во всем своей жене Сероб единственный раз в жизни отказался выполнить ее требование. Спасение неожиданно пришло с «белой» стороны. Последние предложили противнику временно прекратить стрельбу, чтобы пропустить беженцев. Сероб и Манушак были спасены.

Судьба привела беженцев на Кавминводы. Сероб никак не мог прижиться в городе с его равнодушием к обездоленным. Тянуло к привычному крестьянскому труду. Беженцы, в числе которых был и Сероб, не один раз обращались к окружным властям в Пятигорске с просьбой выделить им землю для сельскохозяйственных занятий. Положительное решение было принято только в 1928 г. Так Сероб оказался в рядах основателей Арарата.

Итак, прибывшие беженцы дали своему поселению имя Арарат. Другого названия предложено не было. Первые жители забили в землю шест и начертали на нем имя святой горы, символизирующей Родину. Улицам Арарата давали условные названия: Ванская, Карская, Мушская и др. Селение росло быстро. В течение года приехало 110 семей, которые организовали частные хозяйства. Первое время жили в вырытых и перекрытых бревнами землянках. Араратцы приобрели лошадей, быков, коров, коз, лесоматериалы, плуги, бороны и другой сельскохозяйственный инвентарь. Одновременно вырыли два колодца и начали строительство артезиана для обеспечения людей питьевой водой. Мужчины тем временем приступили к обработке целинной земли. Трудились много и с энтузиазмом. Недостатка в земле не испытывали. По свидетельству Ованеса Саркисовича Халатяна у араратцев имелось около 10 тыс. гектаров пахотных земель.

Кропотливый труд принес положительные результаты. В 1929-1930 гг. сельчане вырастили хороший урожай зерновых, что способствовало притоку в Арарат новых семей. Так, в течение двух лет численность семей перевалила за 200. Хороший урожай позволил людям более основательно обустроиться и укрепить свои хозяйства. В эти же годы в Арарате была построена и начала работать начальная школа, сразу же ставшая важным культурным центром в селе. Обучение в школе вплоть до начала 40-х гг. велось на родном языке.

Однако не много времени араратцам удалось пожить привычным крестьянским трудом, когда взаимопомощь и коллективизм рождались сами по себе, а не навязывались «сверху». Началась коллективизация, открывшая в стране новый виток «кровавого колеса». Недавно обездоленные беженцы подходили под все «стандарты», необходимые для того, чтобы их считали «социальной опорой» советской власти. Поэтому начинавшиеся в стране массовые репрессии существенно не затронули Арарат. Да и мало еще было нажито в индивидуальном хозяйстве сельчан, чтобы очень болезненно воспринять коллективизацию. Так или иначе, в Арарате организовали одноименный колхоз, председателями которого в разное время были однофамильцы Арташ Григорьевич Халатян и Саркис Ованесович Халатян. Благодаря руководителям колхоза и взаимовыручке людей с единой судьбой, араратцам удалось с меньшими потерями преодолеть не только начальный период коллективизации, но и ужасающий голод 1932-1933 гг.

Ованес Саркисович Халатянвспоминает: «Нередки были случаи, когда отец на улице ловил голодных детей, заводил к нам домой и, отобран у нас часть нашего пайка жмыха и просяного хлеба, кормил их, спасая от верной голодной смерти. Мы до сих пор встречаем уже взрослых детей 1932-1933 гг., которые с огромной любовью вспоминают наших родителей и говорят, что «если бы не было в Арарате дяди Саркиса и тети Ануш, нас не было бы в живых». Все же голод вынудил часть населения покинуть уже обжитые места. Но даже и после этого Арарат оставался одним из крупнейших населенных пунктов в районе.

Первоначально судьба Арарата была связана с Моздокским районом Терского округа. Кстати, еще в XVIII в. в Моздоке армянское население было преобладающим. В последующие десятилетия процент армян в городе сократился, хотя в количественном отношении они составляли относительно самую большую национальную группу. В то же время Моздок был единственным городским центром, где имелось значительное осетинское население. Это обстоятельство, наряду с другими соображениями, предопределило переход большей части района в состав осетинской автономии.

Северная часть Моздокского района, где располагался Арарат, переходила к Курскому району Северо-Кавказского края, центром которого становился Пятигорск (с 1937 г. край получил название Орджоникидзевский с центром в Ставрополе). Первые несколько лет Арарат административно находился в Надежденском сельсовете. На основании постановления Северо-Кавказского крайисполкома от 13 февраля 1931 г. поселок выделялся из этого сельсовета и становился самостоятельным национальным сельсоветом²⁰⁹. В предвоенные годы национальные районы и сельсоветы являлись малыми формами автономии. В окружении Арарата таких сельсоветов было несколько. Достаточно сказать, что рядом с Араратом находились немецкие (им. К. Маркса, им. Ф. Энгельса, Роте фане, Рот фронт), еврейские (Богдановка и Менжинское), грузинский (Ивановка), армянские (Эдиссия, 26 бакинских комиссаров), русские и казачьи селения.

Предвоенные пятилетки, несмотря на всю их сложность, приносили хозяйственные успехи. Они позволяли надеяться, что все устроится и наладится. После двух лет голода, в 1934 и в последующие годы араратцы собрали хороший урожай. Кроме зерновых и бахчевых культур, в колхозе в те годы возделывался и хлопок. «Наши родители, — вспоминает Ованес Саркисович Халатян, — с раннего утра и до позднего вечера работали на хлопковых полях, захватив с собой, для кормления, грудных детей. Школьники же после окончания занятий, спешили в поле и помогали родителям в обработке хлопка».

Постепенно на смену волам и лошадям в колхоз начали поступать трактора и комбайны. Купили три грузовых автомобиля. Расстояние с райцентром и другими населенными пунктами значительно сократилось. По специальному проекту в эти годы араратцы построили добротный клуб с избой-читальней. При клубе создавались кружки художественной самодеятельности, силами которых давались концерты и ставились спектакли. Доходы колхозников настолько увеличились, что они у государства за шесть центнеров пшеницы могли покупать велосипеды. Многие обзавелись патефонами, швейными машинками и другими достижениями цивилизации. В конце тридцатых годов село телефонизировали. Появилась своя амбулатория. Большой радостью для араратцев стало преобразование начальной школы в неполную среднюю.

В Арарат зачастили кинопередвижки, гастрольные группы из других мест. Правда, араратцев обижало то обстоятельство, что их своим вниманием не «баловала» родная Армения. Ведь мало кто тогда в республике знал о существовании сравнительно большого армянского селения.

Что бы делали сельчане без зурнача Аршака Саркисяна, который своей музыкой давал возможность соотечественникам услышать зов предков и утраченной родины — Западной Армении. Когда ожидалось выступление Аршака с его зурной, свободных мест в клубе не было — свидетельствует Арсен Франчевич Тутхалян. Любой праздник, свадьба, веселье или траур невозможно было представить без зурнача Аршака. Под его музыку люди всегда задумывались и задавались вопросами: кто мы такие, каково наше будущее и как сохранить свое лицо, не потерять связь поколений?

Аршак Саркисян в течение многих десятилетий веселил не только араратцев, но и жителей многих соседних сел, жителей райцентра Курского и даже Моздока. «Настроение людей поднималось настолько, — рассказывает Гарник Саркисович Халатян, — что, несмотря на усталость, все жители Арарата еженедельно собирались во дворе школы и под музыку зурнача Аршака до позднего вечера танцевали и пели». Когда Аршака не стало, сельчане восприняли это как невосполнимую утрату. Его зурна замолкла. Но искусство не умирает бесследно, оно переходит к людям и остается в них.

За короткое время хозяйство стало одним из самых передовых в районе. Многие из соотечественников, кто покинул село во время голода, вернулись обратно. Но в Арарат стали приезжать на постоянное жительство и представители других национальностей. С семьями переехал шофер Григорий Мартынов, бухгалтер Величко, механизатор Василий Галич, фельдшер Валентина Филипповна, колхозники Иван Болдырев, Иван Родин, Григорий Удовенко, Григорий Ловцов.. Араратские армяне с теплотой приняли русские семьи, помогли им в обустройстве, а последние в свою очередь отвечали взаимностью. Очень быстро завязалась такая дружба, что вскоре русские научились разговаривать по-армянски, а своих детей определили в армянскую школу. И по сей день не порывает связей с араратцами сын Григория Удовенко Андрей, выросший в Арарате и ставший там заведующим фермой. Сын Григория Ловцова Петр, выросший в Арарате, впоследствии стал директором совхоза. В 1993 г., когда Петр скончался, араратцы похоронили его на армянском кладбище.

Началась война. Немецкое население Энгельса было депортировано. Ни одна армянская семья не поселилась в добротных домах колонистов. Опустевший Энгельс на глазах араратцев медленно разваливался и в конечном итоге зарос бурьяном.

В армию были мобилизованы все мужчины 1906-1923 годов рождения. Для нужд фронта взяли из Арарата всех лошадей, автомобили и трактора. Наступили тяжелые времена. А тут еще началась уборка урожая. Все тяготы ее легли на плечи стариков, женщин и детей. Но араратцы не пали духом. Своевременно завершили уборку урожая, провели сев озимых, заготовили корма и семена и в конечном итоге выполнили все государственные задания по поставкам продовольствия в фонд обороны. Непрерывным потоком шли на фронт коллективные и личные пожертвования араратцев.

Между тем фронт приближался к Ставрополью. Арарат был занят немцами в августе 1942 г. в ходе их наступления на Моздок, Кизляр и Нальчик. Несколько месяцев продолжались кровопролитные бои под Моздоком. Все это время поселок находился в непосредственной зоне боевых действий. В сельской школе поместили крупное воинское подразделение. Кроме того, в каждом доме разместили по несколько немецких солдат.

Почти полгода хозяйничали оккупанты в Арарате, установив жесткий режим. Ужасная трагедия произошла в соседней Богдановке. Почти все жители еврейского села были убиты. Несмотря на террор, ни один житель села не перешел на сторону врага. Некоторые сельчане вынуждены были работать на врага, но предателями они не стали. Так, старостой в Арарате назначили Мелика Калтахчяна. В меру своих возможностей и полномочий, рассказывает Ованес Халатян, он защищал интересы односельчан и не допускал издевательств над ними со стороны немцев. Мелик уведомлял жителей о готовящихся немцами поборах и давал советы, как наиболее надежно укрыть продовольствие. Благодаря его предупреждениям оказались спасенными от готовящихся карательных операций сельские активисты. С ведома Мелика в Арарате укрывались десятки окруженцев и воинов, бежавших из немецкого плена. Под различными именами они оформляли родственниками араратцев. Всю информацию от Мелика сельчане получали через его супругу Сирануш.

Не был предателем и Мушег Мурадян. Мушег родился в Муше. Он был одним из лучших командиров в армии Андараника и остался хмбапетом до конца своей жизни. До войны Мушег работал счетоводом в колхозе. Он открыто не признавал советскую власть, но работал исключительно честно, и его на этой должности никто не мог заменить. По словам Арсена Франчевича Тутхаляна, цифры у него плясали сверху вниз, вдоль и поперек, и всегда получался точный баланс. Он убеждал людей, что работать надо честно, так как, «обманывая себя и других, мы развалим Советскую Россию. «Советскую» не жалко, но без России нельзя, без России все развалится». В геноциде 1915-1922 гг. он обвинял не только турков, но и тех, кто попустительствовал им.

Когда началась война, Мушега в армию не призвали из-за преклонного возраста. Узнав, что в Кисловодске появился Дро (Драстамат Кананян), он собрал несколько своих единомышленников и отправился на встречу с известным деятелем национально-освободительного движения против турецкого ига. В Арарат Мушег вернулся разочарованным от этой встречи, не разделив уверенность Дро в возможность спасения нации лояльным отношением к захватчикам, тем более, что Турция по существу являлась союзницей нацистской Германии. После войны его судьба оказалась предрешенной. Престарелого Мушега приговорили к восьми годам заключения. У него была заветная мечта умереть не в тюрьме, а за порогом собственного дома в Арарате. В 1955 г., переступив порог своего дома вечером, утром следующего дня хмбапет Мушег скончался.

Не успели немцы отметить наступление Нового года, как в Арарат неожиданно для них вошли советские отряды. Через несколько часов, имея превосходство в силах, оккупанты вернулись в село. Бой был короткий. Вся деревня была усеяна трупами. Немцы похоронили своих погибших, а араратцам разрешили на территории своего кладбища похоронить советских солдат. Позже на этом месте был поставлен памятник. Похоронами занимался человек преклонного возраста Аветис Григорян. Немецкий офицер поинтересовался у него количеством похороненных советских солдат. Оказалось, что число погибших немцев превышало число погибших русских. Это вызвало озлобление у офицера и он пригрозил старику: «Вот я тебя пристрелю и будет равное количество». Аветис ответил: «Я такой старый, что скоро и так умру». Его оставили в покое. Но вышестоящему командованию немцы сообщили, что потери с советской стороны в два раза превысили потери с немецкой. Об этом рассказал Арсен Тутхалян. Отметим, что Аветис умер в столетнем возрасте, а в 90 лет у него родился сын.

Исход. Вскоре пришло освобождение. Но война продолжалась, поэтому араратцы, воодушевленные победами на фронтах, мобилизовали все резервы и готовились к весеннему севу. Вместе с женщинами и стариками на сельхозработы шли дети, которые совмещали работу в поле с учебой в школе. Часто вместо лошадей и быков люди впрягались в плуги и бороны. Траву и хлеб косили вручную косами и серпами. Жилось чрезвычайно трудно, люди недоедали. Колхоз лишился всего стада крупного и мелкого скота.

Так прошло еще два года, и наступил долгожданный день Победы, который араратцы встречали «со слезами на глазах». Небольшой поселок потерял на фронте 27 мужчин. Почти столько же вернулось ранеными. Это, не считая потерь, тягот и разорений во время оккупации. Совсем недавно по инициативе Гарника Саркисовича Халатяна установлен обелиск в память о погибших араратцах. На красной гранитной плите начертаны имена сельчан, не вернувшихся с фронта.

До начала 50-х гг. минувшего века араратцы испытывали все трудности восстановительного периода. Сельчане невероятными усилиями смогли наладить разоренное хозяйство. Председатель колхоза Саркис Ованесович Халатян, обладая большим талантом хозяйственного руководителя, уверенно поднимал колхоз. Он оставался бессменным председателем вплоть до его укрупнения. А после преобразования колхоза в совхоз Саркис Ованесович являлся управляющим отделения совхоза, вплоть до ухода на пенсию.

В начале 50-х колхоз стал постепенно набирать силы. Начала поступать техника. Урожаи собирали стабильные. Молодой Гарник, сын председателя колхоза, вместе со своими сверстниками, в 1956 г. установил движок, который впервые дал в деревне настоящий свет. Когда в клубе зажглась лампочка, вся деревня ликовала, а молодежь веселилась до утра. Забегая наперед, отметим, что постоянный свет в Арарате появился только в 1967 г., и это в одном из крупных и доходных хозяйств района.

В тот период всем казалось, что открываются новые перспективы. Ведь начиналось время, которое вошло в историю под названием «оттепель». Однако наступившая в стране «весна» для армянской деревни оборачивалась «осенью». В 1954 г. было проведено укрупнение колхозов, что привело к объединению сравнительно сильного хозяйства со слабыми соседними колхозами. Правление же укрупненного колхоза утвердилось в селе Богдановка, численно уступавшем Арарату. Видно, кому-то название Богдановка показалось более благозвучным, чем имя библейской горы. Арарат лишился административной самостоятельности, а впоследствии прекратилось и его развитие. Начался отток части активного населения в Богдановку, а затем и вообще в другие города. В 1972 г. Арарат покинула последняя семья.

Арарат жив, пока живы араратцы. Начиная этот очерк, имелось намерение говорить об Арарате в прошедшем времени. Однако так не считают живущие в разных городах страны араратцы и их дети, которые каждый год на Пасху и Родительский день (9 мая) приезжают к могилам своих родителей. Могилы взывают к живым вернуться и восстановить разрушенные очаги.

Геноцид армян в 1915 и последующих годах в Западной Армении, организованный турецким правительством, опустошил цветущий край, где в течение тысячелетий сохранялась и развивалась уникальная индоевропейская цивилизация.

Осколки коренного населения, спасшиеся от физического уничтожения, рассеялись по всем странам мира, включая Россию. Одна из колонн армян-франгов (армян-католиков), возглавляемая священником Ованесом из Алашкерта, после скитаний, наконец, нашла временное пристанище недалеко от ставропольского села Ольгинка.

России (в то время уже советской), прошедшей через горнило гражданской войны, было не до беженцев. Впрочем, вышедшие из ада армяне ничего особого для себя и не просили. Обессилев от постоянных переходов, они, ведомые Тацу (так именовали армяне священника Ованеса), на скорую руку отрыли себе землянки и в первый раз относительно свободно вздохнули за многие годы мучений. Узнав о появлении нового необычного пристанища, к нему стали прибывать отдельные семьи западных армян, увеличивая «земляное» поселение.

В таких невыносимых условиях завершились двадцатые годы минувшего века, которые унесли с собой новую экономическую политику. Начиналось наступление на зажиточных крестьян, разоряя которых власть надеялась решить целый ряд своих политических и экономических проблем. В ряде мест разрушались не только отдельные культурные хозяйства, но и целые селения, которые считались благополучными. Такая судьба постигла и русских крестьян хутора Максимовка, находившегося в 20 километрах от земляного городка армян-франгов, вследствие чего практически все жители Максимовки были раскулачены и депортированы. В опустевшем селении осталось только несколько русских семей, которых никак не смогли причислить к враждебным элементам.

Масштабы ущерба от раскулачивания оказались колоссальными. Обезлюдевшая Максимовка, продуваемая степными ветрами (ведь не случайно и район назывался Степновским), быстро умирала. А добротные, хотя и саманные, дома без хозяина вот-вот должны были превратиться в груду глины. Власти были заинтересованы в развитии хозяйства, правда, на тех основах, которые могли стать экономической опорой существовавшего режима. Нищие, измученные беженцы, преимущественно крестьяне, истосковавшиеся по сельскохозяйственному труду, готовы были принять любые формы хозяйствования, а поэтому решением «сверху» им для поселения была предоставлена вымершая и разрушающаяся Максимовка.

Таким образом, бывший русский хутор приобрел новых жителей, которые отказались менять старое название. В результате на территории Ставрополья, кроме Эдиссии и Арарата, появилось еще одно армянское селение.

Деревня располагалась на неровной местности. Рядом, огибая ее, проходила мощеная дорога. По соседству с Максимовкой находилось селение Никольское, жители которого меньше пострадали от раскулачивания. Расселением армян в дома опустевшего хутора занимался Никольский сельсовет, а сами жители Никольского проявили исключительное дружелюбие и участие ко вновь прибывшим. Помогали им, чем могли. Эта дружба прошла через все десятилетия совместной жизни. Она осталась в душах людей и по сей день, независимо от того, где бы они в настоящее время ни проживали.

Самый лучший дом армяне предложили своему духовному пастырю Тацу — Ованесу Сероповичу Саркисяну. Все понимали, что дом Тацу безусловно станет молельным домом, где будут храниться спасенные им иконы и старинные армянские книги. И действительно, дом пастыря долгое время являлся своеобразным духовным центром максимовских армян, где также крестили детей и осуществляли другие обряды. Собственно, Тацу не был католическим священником. У армян-католиков (униатов) служба велась на родном языке, и они всегда считали Эчмиадзин национальным духовным центром. Кроме того, в Максимовке поселилось немало армян, относящих себя к Армянской Апостольской Церкви. Но не только армяне видели в Тацу духовного предводителя.

Начавшиеся гонения на православную веру привели к тому, что люди остались без своих пастырей и некому даже было крестить детей. Известие об армянском священнике быстро распространилось по округе. Из соседних русских сел к Тацу стали привозить детей для исполнения обряда крещения. В жестокие тридцатые годы русские люди, в душе которых всегда сохранялась христианская вера, с изумлением и восхищением наблюдали, как ежегодно весной армяне от мала до велика, ведомые священником, с крестом и иконами в руках осуществляли крестный ход в сторону поля. Оно освящалось, а если не было дождей (а такое часто бывало в засушливом районе), то максимовцы обращались к Всевышнему с мольбой о даровании живительной влаги. Этот обряд, несмотря ни на какие препятствия, оставался главным «неформальным» празднеством максимовских армян.

За короткое время селение приняло надлежащий вид. Дома были обустроены, отремонтирован клуб, складские помещения и другие постройки. Сельчане сразу же оборудовали начальную школу. В первое время она, по существу, являлась армянской школой с преподаванием на родном языке. Но затем, по велению властей, стала русской школой, где армянский язык факультативно изучался всего один час в неделю. И все же дома все говорили на особом западноармянском диалекте. Очень быстро армянский язык изучили несколько русских семей и русские женщины, вышедшие замуж за местных армян. Так, жена избранного в предвоенные годы председателя колхоза Левона Русьяна легко освоила армянский, и, заведуя детским садом, разговаривала с детьми только на их родном языке. Многие максимовцы помнят свою тетю Маню, как с любовью называли ее.

Как уже отмечалось, власти, переселив армян в опустевшую деревню, сразу решили несколько задач: обустроили беженцев, само проживание которых в первобытных землянках показывало их неспособность решать социальные проблемы; восстановили разрушенное в результате раскулачивания хозяйство; приобрели население, ставшее «классовой опорой» власти, которое из благодарности за свое устройство и спасение могло принять любую форму общественной организации, включая колхозную.

Последнее обстоятельство, пожалуй, было самым главным. Новым максимовцам терять было нечего. Вот почему они безоговорочно поддержали предложение Погоса Давыдова и Каро Асланяна о создании колхоза. Впрочем, выбора у них не было. Созданное в конце 20-х гг. коллективное хозяйство получило имя «26-ти бакинских комиссаров». Это название несло и определенную «национальную нагрузку», так как среди комиссаров больше всего было армян (восемь), и поэтому они положительно отнеслись к этому выбору.

Колхоз медленно, но верно, наращивал сельскохозяйственное производство, и уже к концу тридцатых он настолько окреп, что занимал в районе заметное положение. Перед войной в Максимовке насчитывалось 64 семьи. Колхоз возглавил Левон Русьян. Это был честный и порядочный человек. Он искренне верил (а иначе и нельзя было) в светлое будущее, под которым подразумевали коммунизм. Все, что от него зависело, он делал для односельчан и для новой родины.

Когда в 1941 г. наступил час испытаний, ни у кого не возникло сомнения в том, что, защищая Россию, они защищают и небольшую частичку исторической родины, находившуюся в пределах СССР. По мобилизации из села на фронт отправилось 47 человек. В первый день войны, защищая Брестскую крепость, погиб Петрос Каспаров. Больше половины ушедших на фронт не вернулись домой. 29 жизней отдала Максимовка во имя победы.

Тем временем оставшиеся в Максимовке сельчане, практически все, выращенное своим трудом, отправляли на фронт или на восток, откуда, по словам Левона Русьяна, рано или поздно прийдет победа. Еще до наступления немцев в направлении Кавказа вся техника, колхозное имущество и живность были вывезены в глубокий тыл на восток. Когда фронт непосредственно приблизился к Ставрополью, по распоряжению Левона большая часть оставшихся продовольственных запасов была заложена в тайники на случай развертывания организованного партизанского движения. Так и вышло. Сам председатель колхоза возглавил партизанский отряд, действовавший весьма эффективно, создав для оккупантов настоящий «второй фронт». Оккупация, хотя и недолговременная, непосильным бременем легла на плечи сельчан. Враг, неся большие потери, отыгрывался на местных жителях.

Бросив превосходящие силы против партизан, неприятель, преодолевая сильное сопротивление, смог все же разгромить отряд, схватив Левона и его сподвижников. В Воронцовке они были зверски замучены. Их имена, вместе с другими погибшими в войне героями увековечены на памятнике, который был установлен в 1975 г. благодаря стараниям Ивана Манукова, Амаяка Тухталяна, Семена Маиляна и Манука из станицы Незлобной. Увы, Максимовки тогда уже не было.

В ходе войны хозяйство было полностью разрушено. Его надо было восстанавливать заново. В Максимовку стали возвращаться с войны оставшиеся в живых сельчане. Вот их имена, ведь это живая история армянской Максимовки: Акоп Аветисян, Сергей Тумасов, Сергей Маильян, Манас Саркисов, Сероп Саркисов, Сурен Русьян, Ардаш Нуроян, Саркис Давыдов, Илья Бадалов, Сукиас Давыдов, Овак Меликов, Бабкен Оганесян, Костя Саркисов, Сукиас Халгатян, Степан Минасян, Ованес Каспаров, Каро Петросов. Многие из них имели ранения. А внук Тацу Бабкен Оганесян вскоре после возвращения скончался от ран. Из оставшихся фронтовиков и следовало избрать нового председателя, а по-существу лидера общины. Им стал Илья Карпович Бадалов, а опорой ему — Минас Саркисович Саркисов.

Благодаря четко отлаженному руководству каждый посильно исполнял свои обязанности. Умелыми организаторами являлись Степан Каспаров, Илья и Ардаш Бадаловы; сельские мастера Апет Степанян, Мисак Серопов; земледельцы Манук Аванян, Осап Тумасов, Арут Меликов, Вартазан Аветисян, Срап Халгатян, Оскан Петросов, Саркис Саркисов, Сетрак Давыдов… Наравне с мужчинами трудились и женщины — вдовы: Елена Воросова, Люся Толуханян, Соня Саркисова, Запет Павмян, Турун Саркисова и другие.

Хотя послевоенное десятилетие и было трудным, оно не вызвало у людей чувство безысходности. Этому в немалой степени способствовали помимо духовного пастыря самодеятельные артисты Мхитар Давидян, Мнац Толуханян, Люся Шахбазова, Мукуч Павлиян, Маруся Хазарова, Левон Каспаров и Минас Аванян. В деревне был свой музыкальный народный ансамбль (братья Каспаровы — Мелкон, Сетрак и Мисак), а также свой поэт — Мкоч Серопович Саркисов, чьи стихи и афоризмы люди помнят до сих пор.

Благодаря усилиям сельчан Максимовка прочно встала на ноги и заняла подобающее ей место среди других хозяйств района. Жизнь шла своим чередом и, казалось бы, ничего не предвещало трагедии, постигшей Максимовку и соседний Арарат. Первым ударом стала кончина в декабре 1952 г. духовного предводителя максимовских армян — Ованеса Саркисова. Наступившая хрущевская «оттепель» породила надежды на более лучшую жизнь. Так было до «исторического» XXII съезда (1961), который провозгласил курс на строительство коммунизма в предельно короткие сроки.

Отсутствие реального продвижения к обществу-призраку породило бездумные преобразования: объединение и разъединение колхозов, превращение последних в совхозы и новое восстановление колхозов, создание вместо одного двух райкомов (промышленного и сельскохозяйственного), замена травопольной системы пропашной (что привело к пыльным бурям и оскуднению земли). Бездумая «кукурузизация» хозяйств переполнила чашу терпения. Начался исход, который уже никто не мог предотвратить.

Не дожившая до своего полувекового юбилея армянская Максимовка погибла. Осталось лишь ухоженное кладбище и монумент погибшим воинам, куда ежегодно на Пасху и Родительский день приезжают разъехавшиеся в разные концы России и другие страны бывшие максимовцы.

 Виктор Акопян, кандидат исторических наук, г. Пятигорск

по материалам сайта www.budennovsk.org/?p=14612