Еще на своей древней родине, провинции Мушкур, эдиссийцы славились как мастера-земледельцы, которые весьма сложной для того времени системой воднохозяйственных сооружений орошали поля и благодаря применению севооборота восстанавливали силу земли, возделывали зерновые, рис, марену и огородно-бахчевые культуры, получали всевозможные плоды и виноград, занимались шелководством и виноделием. И если земледелие было товарным, то животноводство (коровы, буйволы, лошади, козы, овцы) служило только личным нуждам.
Но на новом месте переселенцы, изучив местность и ознакомившись с хозяйством своих новых соседей - казаков, сразу же взялись за поднятие своей доли нераспаханной целины, занявшись в основном земледелием и животноводством. В первой половине XIX в. они вновь весьма удачно и продуктивно обрабатывали марену, занялись также и шелководством. Но вскоре очень выгодное производство марены потеряло свое значение из-за обнаружения в Европе искусственного красителя ализарин. Шелководство также теряет прежний вес из-за вспыхнувшей в этих краях губительной и заразной болезни шелковичного червя. И тогда для Эдиссии большее товарное значение обрели зерновые, особенно пшеница и овес, которые прекрасно прививались в степях Предкавказья и давали устойчивые урожаи, и были столь необходимы день ото дня растущим городам и войску страны.
По воспоминаниям старших эдиссийцев, их отцы и деды рассказывали им, что земельный фонд общественного пользования делился на четыре вида - пахотные земли, угодья, пастбища и растущий на берегах Куры лес. В случае надобности пахотные земли использовались двухпольным, трехпольным и многопольным севооборотом. В начале заселения этих мест, когда наших эдиссийцев было мало, они спокойно пахали и засевали все новые участки дикой степи. Когда земля теряла силу, они оставляли на отдых на два-три года постоянно дававшую высокий урожай ниву (идея удобрения была еще неизвестна) и продвигались "вперед", обрабатывая новые угодья. Однако с резким ростом населения, а это имело место в 1830-40-х годах, когда на дорогах переселения осевшие на полпути к предоставленным им землям мушкурские армяне, не пожелав стать казаками, дружно двинулись к предоставленным им землям на берегу реки Куры, в Касаеву Яму, то земли им стало не хватать. Ведь царское правительство из-за козней местного чиновничества "забыло" предоставить обещанные 30 десятин земли на каждого армянина, заселенного здесь из соображений укрепления и хозяйственного развития южных районов России. Село очень скоро стало "вариться в собственном соку". Его община вынуждена была раз и навсегда ограничиться 14.000 десятин земли, и поэтому не надо удивляться, что до начала нашего столетия даже давно живущие в селе или посторонние жители не могли получить земельных наделов, потому что их предков не было в списке первоначальных жителей Эдиссии. И эдиссийцы в своих обращениях "наверх" и даже на "высочайшее имя" просили предоставить своим, не коренным жителям, 700 десятин земли из государственного фонда.
Обычно эдиссийцы сев поочередно производили то на правом, то на левом берегу Куры. Тогда незасеянное поле оставалось под паром. Пахота производилась весной - для озимой вспашки. Многолетний опыт подсказал эдиссийцам, что в этом случае мало бывало сорняков, а земля лучше отдыхала и восстанавливала свои силы. Исключительное значение придавалось весеннему пару, потому что, отдохнув более года, подобное поле вспахивалось дважды - весной и перед посевом - осенью. Однако не сумевшие вспахать землю перед озимой вспашкой бедняки, не имевшие тягла или скота, которых в Эдиссии было немало, довольствовались весенней пахотой, а перед озимой вспашкой лишь глубоко бороновали поле. В одном случае, как уже говорилось, земля отдыхала год или больше, в другом - с осени до весны, когда поднималась зябь для весенней пахоты. Но очень обессиленные земли оставлялись залежью на более длительное время и могли использоваться как пастбища или покос, в зависимости от качества травяного покрова. Раздел земли производился в Эдиссии раз в три года, и всякий раз учитывалось изменение состава семейств. Если количество душ в семье увеличилось, община выделяла ему долю из земельного фонда общины. Вдовы пользовались полным наделом, выделенным их мужьям.
Сельское хозяйство прошло тысячелетний путь развития энерговооружения от примитивной мотыги до создания мощных тракторов. Конечно, когда в древнейшие времена неизвестный нам 'новатор" впряг в плуг домашнее животное, то это был истинный переворот, за которым последовало приспособление к ярму различных орудий труда. На долгом пути от мотыги к трактору важное место сыграли плуг и соха. До появления тракторов как в Эдиссии, так и во всем крае, земля вспахивалась традиционной конной сохой и плугом, тяглом которого были быки или сильные буйволы. Земельные наделы получали вместе 2 — 4 двора, которые совместно пахали поле, а после делили его между собой. Они также обязаны были предоставить упряжных. В соху обычно впрягали три пары волов или буйволов, а при вспахивании сохой рыхлых земель или при разрыхлении - парой упряжных.
С бурным развитием капитализма в России формируется сельскохозяйственное машиностроение, которое, как и в Европе, предлагает селу все новые механизмы и приспособления. В конце прошлого столетия в житницах северокавказских степей стали появляться железные плуги, которые были легче и удобнее деревянных и качество вспашки которых было отличным. Вместо прежних трех-четырех пар волов в железный плуг впрягались две пары. Но это было дорогое удовольствие, и поэтому большинство крестьян не могло купить железные плуги. Существовало понятие "полного плуга". Плуг считался "полным", если в него в соответствии с качеством земли впрягалось три или четыре пары яремных. Такое количество тяглового скота могли содержать лишь богатые землевладельцы, а для бедных и даже среднего достатка крестьян содержать такое количество тягла не имело смысла. Поэтому для составления "полного плуга" несколько хозяйств объединялись как супряги. Но если одно из хозяйств не могло поставить тягла, то за это посылало в поле лишнего мужчину, а за неимением его - нанимало человека со стороны. Если пахота была самой трудной и ответственной работой, то труд пахаря был самым важным в земледелии, своими могучими руками он давал направление плугу и управлял глубинойвспашки. Это дело всегда поручалось самым опытным из супряг, а в гонщики посылались молодые парни семьи. Поскольку судьба урожая решалась во время пахоты, то в поле выходили на рассвете и работали до захода солнца. В полдень выделяли на отдых 2-3 часа. В это время скотину развязывали и сгоняли на пастбища. Пахарям приносили из дому жидкий обед с мясом, но чаще всего в эти дни люди, находясь далеко от дома, сами себе готовили еду в поле, спали в палатках или в землянках, на сухой соломе, прикрытой покрывалом. (После коллективизации работающая в дальнем поле каждая бригада имела свой котел, которым пользовались все члены коллектива, а стоимость еды вычитывалась во время окончательного расчета). Во время пахоты учитывалось, кому принадлежат инструменты и семена. Преимущество всегда имел владелец плуга, который получал больший земельный надел.
Супряги не только пахали и сеяли вместе, но и жали и косили. Подобные коллективы были в силах преодолеть встававшее перед крестьянами множество разнообразных проблем. После окончания пахоты брались за сев, который доверяли крестьянам с самыми ловкими и умелыми руками. Подойдя к полю, сеятели становились лицом к востоку, крестились и громко просили у Всевышнего благоприятной погоды, высокого урожая, затем, наполняя подол золотистым зерном, ступали в мягкую рыхлую землю. Первые горсти дарили птицам небесным, а затем тем зверькам, для которых зерно было любимой едой. Сеятель должен был так ловко разбросать зерно, чтоб на дне его ладони или в следе воловьих копыт оставалось примерно 7 зерен.
Сразу после сева начиналось боронование. Борона эдиссийца представляла собой прямоугольно стесанное бревно из твердого дерева (акация, дуб) длиной в 3 - 3,5 метра, в которое были вбиты 15 - 17 "зубьев" (тоже из твердого дерева). К этому бревну особым приспособлением прикреплялась составленная из ветвей дерева широкая "метла". Бревно-борона железными цепями прикреплялось к тяглу волов. Зубчатое бревно разрыхляло, разравнивало поверхность почвы и прикрывало семена, а составленная из ветвей дерева метла полностью завершала процесс сева.
Производством зерна занимался почти каждый житель села, потому что зерно было не только главной едой эдиссийцев, но и основой их благосостояния. На охрану посевов община выделяла конных сторожей, которые защищали поля и угодья от потрав и пастьбы, и в случае необходимости - назначали штраф виновным, полученные же деньги шли в общинную казну под графой "приход". Зерно было основным товаром для продажи, обменной мерой. В хорошие годы от одной десятины земли (1,09 гектара) получали 60 - 70 пудов (10 - 12 центнеров) пшеницы, но чаще урожаи были меньше. Сохранились показатели прибыльности одного из послестолыпинских лет - 1911 года. На пахоту и боронование одной десятины земли было израсходовано 6рублей, на сев - 3 рубля, на сбор урожая - 8 рублей. Было вложено всего 17 рублей. А с одной десятины было получено зерна на 65 руб. 41 копейку, ячменя - на 41 рубль, овса - на 36 рублей, проса - на 64 рубля, а травы - на 30 рублей чистой прибыли.
Судьба урожая полностью зависела от природы, более всего от обильных дождей в мае-июне, отчего колосья бурно росли и наливались. Подлинным злом были длительные засухи, бесснежные морозные зимы, когда от высокой или низкой температуры гибли посевы. До появления молотилок, веялок и механических косилок все работы по сбору урожая производились дедовскими орудиями труда. Поле косили зубчатым или гладким серпом, который изготовляли кузнецы соседних казачьих станиц, но также приобретались и в городах кавказской линии и с рук у цыган. День жатвы назначался общиной. Опытные мужи, обходя поля, объявляли о том, что урожай созрел. В жатве принимали участие и молодые женщины. Семьи, в которых было больше рабочих рук, кончали жатву вдвое быстрее (за 20 - 25 дней), а те, у кого было меньше рук и не сумел нанять косарей, - за 35 - 40 дней. Из сорванных рукою колосьев косари делали большие связки и клали на землю и, продвигаясь вперед, оставляли на земле новую связку. За ними шли вязальщики снопов, для которых из вырванных с корнем и слегка скрученных побегов заранее изготовляли завязки. Концы двух связов примерно из десяти колосьев вставлялись один в другой, и получалась длинная "веревка". На эту "веревку" непременно в том же направлении складывались составленные косарями многочисленные связки, в зависимости от длины "веревки". Затем вязальщик, приблизив свободные концы связок, зажав под коленом и ловко скрутив, вставлял друг в друга. Получался прижатый в середине цилиндрический сноп из колосьев, из них составлялись, колосьями вовнутрь, временные пирамидальные стога для спасения урожая от порчи.
Молотьба с участием супряг производилась и в далеком поле, и в окрестностях села. Для обмолота хлеба на ровном пространстве снимали верхний слой земли, поливали и хорошо трамбовали. Когда круглая площадка - ток - высыхала и уже готова была к употреблению, по всему току разбрасывали освобожденные от "веревок" снопы и тащили по ним молотильную доску. А молотильная доска представляла собой цельную доску из акации или дуба, передняя часть которой, подобно саням, поднятая кверху, имела дырку для тягла. Для получения большей площади обмолота две такие доски с кремневыми камешками соединялись друг с другом. Продетыми в дыры цепями они привязывались к ярму, которое тащили кони, быки или буйволы. Для обмолота употреблялся также каток. Животных гоняли на току до тех пор, пока зерно не обвеется. Эта работа обычно поручалась более молодым членам семьи, а в случае их отсутствия нанимали мальчиков из неимущих семей. (Например, в 20-е годы нашего столетия за плату 6копеек в день в сезон молотьбы несколько лет работал мальчиком будущий врач Карапет Саргсян). А тем временем для ускорения веяния молотильщик несколько раз переворачивал вилами колосья. Затем, обмахивая, отделял солому, а оставшаяся на току масса провеивалась. Поэтому молотильщик обычно становился так, чтобы подставить под дующий сбоку ветерок струю смешанного с соломой зерна, поднимаемого вверх деревянной лопатой. Ветер уносил легкие стручки, шелуху, а здоровые, тяжелые зерна пшеницы падали то близко от молотильщика, то далеко. Самые лучшие отделялись как семенные зерна, а остальные предназначались для собственных нужд и на продажу.
Доставив зерно в закрома, в село перевозили сено и солому, которые служили пищей для скота и еще были чем-то вроде стройматериала - соломой крыли крыши домов, а из сена, смешав с глиной, получали сырой кирпич - саман.
Вплоть до начала коллективизации крестьяне Эдиссии возделывали рис, в чем они были мастерами еще на прежней родине, хотя в первые десятилетия на новом месте весьма часто Кура усыхала. А душа и тело риса - это вода. Если пшеницу и ячмень сеяли обычно осенью, то рис непременно весной. Если возделывание пшеницы в силах было осуществить одно большое семейство, то возделывание риса из-за его трудоемкости и тяжести осуществляло несколько семейств с участием супряг. К земле рис равнодушен, его можно сеять даже на заболоченных и засоленных землях. По рельефу рисовое поле представляло собой площадку шириной в 5 - б шагов и длиной 15 - 20 шагов, окруженную со всех сторон земляной насыпью. Эта напоминающая корыто площадка с гладким дном, именуемая "чек", имела отверстие для приема и слива воды. В первый раз воду наливали в это земляное корыто обычно в начале апреля и оставляли на 8 - 10 дней, затем выпускали воду через отверстия, пока земля не высохнет. Тем временем замоченные семена риса хранились в деревянной, глиняной и медной посуде. После трехдневного замачивания эти семена ссыпали в груду в укромном уголке двора и, покрыв их толстым слоем полыни, оставляли, чтобы они проросли в условиях тепла и сырости. Это происходило через 4-6 дней. И снова "поле" заливали свежей водой. В мешках приносили из села проросшие семена. Сеятели, умелые мастера с большим опытом, надев трехи (деревенская обувь из сыромятной кожи) и наполнив подол семенами, входили в воду, горстями равномерно разбрасывая на глади воды семена, которые тотчас же опускались на дно.
Через несколько дней показывались нежные побеги риса. Воду из чека спускали, давая земле просохнуть. В период вегетации наполнение и спуск воды повторялись неоднократно. Урожай риса собирали подобно пшенице или ячменю, с той только разницей, что перед жатвой риса поле осушалось. Это происходило поздней осенью, когда другие культуры были уже убраны. Перед молотьбой снопы риса обычно сушились на солнце или в теплых помещениях. Так же бережно сушились и отделенные от побегов зерна риса. Молотьба производилась не молотильной доской, а под копытами лошадей, которых несколько часов гонял по кругу стоящий в середине площадки мужчина, в руках которого находился длинный конец поводьев. После удаления соломы и провеивания урожая происходила очистка зерна - шелушение, после чего только рис был готов к употреблению. Отделению шелухи служили лунки для ног или рук, основными частями которых были сама лунка из толстого дерева и опускающийся в нее деревянный или каменный пестик. Важно отметить, что после сбора урожая рисовое поле на несколько лет оставляли без обработки, чтобы хорошо просохло и восстановило силы.
Уже говорилось, что повторяющиеся засухи ставили эдиссийцев в тяжелейшее положение, доводя их до голода. Были у эдиссийцев древние обряды борьбы со стихией - народ во главе со священником обходил поля. Священник читал молитвы и громогласно просил у неба дождя, затем совершалось жертвоприношение - делали "матах", который тут же в поле ели. А по другому варианту, женщины ходили по домам, собирали просо, молоко, пшеничную крупу, яйца, на берегу ручья варили пшенную кашу и раздавали детям, а сами впрягались в плуг и начинали пахать русло реки, чтобы всевышний увидел, пожалел и наслал дождь. Это древнейший языческий обряд.
Уборка урожая в деревне наполняла радостью души эдиссийцев, считавших, что господь вознаградил их ожидания. Поэтому они шли в церковь, зажигали свечи, приглашали священника благословить урожай, поздравляли друг друга, желали друг другу, чтобы заработанный праведным трудом урожаи пошел бы всем на радость - на крестины, роды, свадьбы и всякие другие радостные торжества. Урожай в Эдиссию привозили в мешках, груженных на телеги, которые разгружали двое крепких мужчин. Солома также перевозилась на телегах, а сено - в больших корзинах, которые весело разгружали молодые ребята. Для длительного хранения пшеница ссыпалась в яму. Ямы разной глубины (1,5 - 2,5 м), круглые или квадратные рылись у эдиссийцев на верандах или в пристройках к дому. Просушивались ямы разведенным на дне сильным костром. После очистки золы на дне расстилали сухую солому. Тогда только бережно ссыпали в яму хорошо просушенное на току зерно, промежутки между пшеницей и стеной покрывали сухой соломой. Когда яма наполнялась, зерно сверху также покрывали соломой, чем и завершалась соломенная "рубашка", в которую оказывалось завернутым зерно. Сверху яма закрывалась дубовыми досками, которые смазывались глиной. После просыхания глины ее снова покрывали соломой и выгребленной из ямы землей. Бедные эдиссийцы в ямах не нуждались, ибо могли свой небогатый урожай хранить в амбаре, пристроенном к дому, в деревянных или глиняных посудах и корзинах. Многие эдиссийцы были мастерами-корзинщиками и из упругих веток деревьев плели корзины большой вместимости для хранения зерна, муки, пшеничных круп. Когда мужчины-корзинщики кончали плести корзину, к делу приступали женщины, которые, смешав глину и навоз и тщательно замесив, смазывали корзину изнутри и извне, затем, отштукатурив, разравнивали и оставляли сохнуть. Тогда только тара была готова к употреблению. Бывали корзины вместимостью в 20 - 30 пудов.
Однако, к сожалению, это большое село трудолюбивых армян больше столетия считалось в этих краях отсталым. Доказательством этому служит отсутствие мельницы в селе, в то время как в соседней, более маленькой станице Курской, были три мельницы. Дело было не в недостатке воды. Со строительством Марьинского канала сток воды в Куре упорядочился. Объясняется это тем, что лишенные родного языка и плохо владевшие русским наши трудолюбивые эдиссийцы оказались как бы на обочине цивилизации. И только в конце XIX века, когда стал актуальным вопрос строительства новой церкви, для изыскания средств на берегу Куры эдиссийцы построили мельницу с вертикальным колесом. Но одна мельница не могла удовлетворить нужды всей деревни, и эдиссийцы по-прежнему несли молоть свое зерно в соседние казачьи станицы. Мука просеивалась через сита, купленные у армяноязычных ассирийцев, забредавших в селение, а тесто месилось в корытах из цельного дерева.
Хлеб эдиссийцы пекли в летней пекарне (печке), которая находилась во дворе под навесом или в находящихся в сенях печках, что происходило только зимой. До сих пор в этих краях славятся "краснощекие" круглые хлебные батоны эдиссийцев, высота которых доходит до полметра, и которые целых десять дней сохраняют свежесть, чудесный вкус и аромат. В селе существует идущий издревле обычай: перед тем, как получить тесто в форме батонов, женщины украшают семейный стол ароматным, несравненным лавашом.
Эдиссийцы с самого начала своего переселения имели приспособление для обмола - ручной жернов, которым мололась крупная мука, крупы, мука из жареной пшеницы - похиндз, каменная соль. Нелишне будет вступающей в XXI столетие молодежи объяснить устройство и способ употребления ручного жернова. Он состоит из двух горизонтальных, примерно 50 сантиметров диаметром, круглых гладких камней, сложенных один на другой. Из центра нижнего неподвижного камня поднимается вверх стальной стержень. Верхний камень, в середине которого имеется отверстие диаметром 8-10 сантиметров, садится на стержень нижнего. Для кручения верхний камень имеет деревянную ручку, вдетую в ямочку на краю камня. Женщина правой рукой крутит верхний камень жернова, а левой насыпает в отверстие зерно. В больших армянских селах бывали десятки подобных жерновов, которые постоянно переходили из дома в дом. При обмолоте пшеницы таким жерновом мука получалась грубая, почему ее всегда после просеивали. Мелкая мука шла на выпечку хлеба, а крупная использовалась как крупа. Такие жернова эдиссийцы привезли со своей старой родины вблизи Дербента, а позже они стали покупать жернова у горцев в Кизляре, Моздоке, Владикавказе и Прохладном, а также у посещавших село торговцев. В свою очередь, армяне в лице мирно живущих в палатках ногайцев имели хороший рынок. Из Эдиссии в глубины Прикаспийской дороги везли зерно, муку, фрукты, арбузы, дыни, растительное масло, вино и обменивали на продукты животноводства.
Мы уже говорили, что предки эдиссийцев, которые еще в Персии славились как огородники и садоводы, по рассказам старших, привезли с собой в эти русские степи виноградную лозу, саженцы плодовых деревьев, особенно шелковицы, и разнообразные семена. На берегу Куры они вначале бережно создавали маточник, а затем выдержавшими испытание лозами разбивали сады, в дальнейшем постепенно расширяя их. Но существовал также такой известный центр приобретения саженцев, каким был Кизляр, где армяне, русские, таджики и грузины с большим размахом занимались виноградарством и виноделием. Интерес к этой культуре был не случаен, хотя возделывание винограда - занятие нелегкое. Ведь для спасения от морозов каждую осень лозу надо было закапывать под землю, а весной - раскапывать. Дело было в том, что виноградное вино эдиссийцев приобрело товарное значение, для его закупки в больших количествах приезжали из ближних и дальних мест Ставропольского края. Поэтому виноградники все расширялись, и, не довольствуясь предоставленными общиной наделами, иные эдиссийцы для основания у долины Куры новых виноградников захватывали не только свободные пространства, но и сжигали лес. В 1890-х годах в одной из докладных на имя начальника Терской области говорится, что житель села Эдиссия Моздокской провинции Матевос Закарян захватил 30,5 десятины земли, Карапет Егиазарян - 30, Антон Макарян - 26,5, Геворг Егиазарян - 26, Астаф Алексанян - 15 и Цатур Миранян - 14 десятин. другом документе говорится, что в 1892 г. село Эдиссия имело 2945 голов крупного и 3443 мелкого рогатого скота, изготавливало 4000 ведер вина, по меньшей мере 40000 литров. Внушительное число. И жаль, что со временем эдиссийцы потеряли золотое ремесло предков - технологию приготовления домашнего, со сладкой прожилкой красно-черного вина с тонким вкусом, перед этим, конечно, потеряв древние сорта винограда. Эдиссийскому вину принесли славу его чудесные мастера, последний из которых Мкртич (Микит) Миранян стал жертвой 1937 года. Так погасла былая слава винодела Эдиссии, слава, пронесенная сквозь испытания столетий.
На новой родине эдиссийцы продолжали возделывание привычных для них фасоли, огурца, перца, тыквы, лука, конопли, чеснока, дыни и арбуза, переняв у соседей-казаков возделывание маслосодержащего подсолнечника и обработку крупяных бобов. Урожаи этих культур в основном шли на собственные нужды, но и излишек весьма удачно реализовывался.
Привезенные с поля продукты хранились в свежем виде или сушились, а перец после просушки размалывался на ручном жернове. Современной технологии консервирования еще не было. Село не знало пчеловодства, поэтому недостаток в сладком восполнялся арбузным тошабом - уваренным арбузным соком, арбузов в осенние месяцы было вдоволь. В садах росли приспособившиеся к степным условиям яблоня, груша, слива, терн, орешина и тутовник.
Хозяйственное значение шелковицы было велико в первые пятьдесят лет после переселения, хотя и до последнего десятилетия тутовых деревьев было немало на обочине дороги, на полях, в пустынных местах, на берегах каналов, во дворах. Листья этих скромных деревьев, которые в Карабахе называют "коровой бедняка", являются основой одной из больших отраслей сельского хозяйства - шелководства, пищей шелковичного червя. Шелководством занимались преимущественно женщины. В начале апреля, когда просыпается семя шелкопряда, определенное его количество рассыпают на плотную ткань или бумагу и ставят в теплое место. Появившиеся мелкие гусеницы переносят на подносы и начинают выкармливать молодой мелко накрошенной крапивой. Когда гусеницы немного подрастают, их переносят в специально для этого предусмотренные устройства. Листья этого удивительного дерева, позже всех раскрывающегося и раньше всех дающего зрелые, сладкие, сочные плоды, срезаются вместе с молодыми ветвями и расстилаются на полках этого устройства, где до этого гусеницы выкармливались крапивой. Процесс выращивания длится 35 - 45 дней, во время которого гусеницы несколько раз "отдыхают", и если вначале их кормили листьями шелковицы раз в день, то далее - два раза, а в последние дни - 3 - 4 раза в день. Мастера-шелководы Эдиссии знали, что чем больше гусеница ест, тем крупнее будет шелковичный кокон. Они знали также, когда следует из сорванного в поле сорняка-сурепки составить букеты и положить на полки, чтобы началось свивание кокона. Через некоторое время букеты ставятся вертикально, чтобы свивание завершилось самым лучшим образом. Одни гусеницы дают белые, другие - желтые коконы, они отделяются для получения однотонной шелковой нити. Лучшими считаются крупные, в середине сжатые коконы. Коконы складываются на подносы с мукой и оставляются здесь до тех пор, пока не появятся бабочки и не отложат шелковичное семя, которое предназначается для производства шелка следующего года.
Женщины-шелководы, умудренные идущим из глубин столетий опытом, бросают в кипящий котел часть коконов, перемешивают и получают густую массу. Котел снимают с огня. После некоторого остывания мастерица находит конец нити и начинает тянуть. Сидящие с ней рядом помощницы наматывают шелковую нить на мотовило. Вся пряжа вынимается из котла, а мертвые гусеницы оседают на дне. Затем пряжа отбеливается в мыльной воде, или красится корнями марены, корою орешника, дубовыми желудями, луковой шелухой и пр.
Шелководством хозяйство Эдиссии перестало заниматься из-за его трудоемкости и неприбыльности. По той же причине из хозяйства Эдиссийского колхоза в 50-е годы была исключена обработка хлопчатника. Даже в лучшие годы эта культура давала всего 5-8 центнеров сырья с гектара, а нередко из-за плохого созревания часть урожая оставалась под снегом. Собрав коробочки хлопка другой части урожая, женщины уносили домой, чтобы зимой дома очищать их. Для получения грубого домотканого полотна одно время эдиссийцы возделывали даже лен.
Очень выгодным представляется для Эдиссии производство табака. Поставленный в 1993 г. руководством совхоза опыт удался. Эта техническая культура дала здесь отличный рост, и, по мнению специалистов, можно с каждого гектара собрать 35 - 40 центнеров сухого сырья, что весьма неплохой урожай. Однако женщины села (а табаководство в основном женское занятие) отказались от этого удовольствия, ибо это тяжелый и грязный труд.
На новом месте эдиссийцы успешно продолжили древнейшее занятие своих предков - производство марены. Из корня этого растения издревле на Востоке получали прекрасные натуральные красители, в разнообразные оттенки которых красили шелк, хлопковую пряжу, а также другие пряжи и предметы. На прежней родине эдиссийцев, в Мушкуре, произрастала также и дикая марена. Но на берегу Куры эдиссийцы засевали марену сами. Каждой осенью высокие стебли этого растения окучивали так, чтобы ряд был похож на высокую земляную насыпь. Влажность на этих неполивных землях сохранялась благодаря хорошему окучиванию. Осенью же с цветов марены собирали семена для посева будущего года. В начале осени четвертого года выгребались лопатой созревшие корни, которые сушились в специальных глубоких тондырах - вырытых в земле печах, на дне которых был "гор". На сплетенных из гибких прутьев сетках в несколько этажей расстилались корни марены, чтобы горячий дым ровно просушил все корни. Затем замазывали глиной все щели тондыра и оставляли на слабом огне несколько дней. Только тогда товар был готов к употреблению. При появлении покупателя тондыр открывали и быстро закрывали, ибо воздух отрицательно действовал на краситель. Развитие науки и техники, давшее краситель ализарин, обрекло производство марены на вымирание.
Наличие обширных природных пастбищ, развивающееся земледелие, особенно возделывание пшеницы, способствовали развитию животноводства, которым село в основном удовлетворяло собственные потребности, а недостатки восполняло обменом продуктов с соседними ногайцами-скотоводами. Выше уже говорилось, что имевшая в 1890 г. 487 дворов и 2772 жителя Эдиссия (вместе с хутором Азман) выращивала 2465 голов крупного, 1943 головы мелкого рогатого скота и 315 коней. Было обилие домашней птицы: куры, индейки, утки, гуси. Они давали достаточно мяса, яиц, перьев, излишки которых выносились на продажу. В селе были и верблюды, которыми занимались Клинчаяны, а свиноводство начало развиваться в начале нашего столетия. 96 хозяйств, то есть одна пятая села, не имела животных, в то время как в среднем на душу населения приходилось 9,8 головы животных. Сохранению такого большого количества скота способствовали непригодные для пахоты более 1000 десятин угодий, а также берега реки, овраги, лесные поляны. Травой в основном кормились лошади и овцы, а соломой, сеном и остатками зерна - крупный рогатый скот: коровы, буйволы. Лошади служили и для жатвы, и для тягла. С помощью этих безропотных и стремительных животных до появления современной техники пахали с плугом или с сохой, бороновали, затем стали двухлошадной двухрядовой сеялкой сеять семена, жать и собирать траву, обмолачивать зерно и, наконец, перевозить на них всяческие грузы. Эдиссийцы с детства были прекрасными наездниками, которые с восторгом участвовали во всяких конных состязаниях и походах в честь национальных и церковных праздников. А с конца прошлого века всадники из Эдиссии призывались в армию и служили в казачьих войсках Усть-Лабинска.
Овец в основном содержали имущие и большие хозяйства, которые могли выделить пастухов из семьи или нанять со стороны. Однако эдиссийцы считали, что овцеводство - дело их русских соседей, они мастера этого. До сих пор в селе помнят выращенных Кашенковыми, Сулименко и Переверзевыми овец "вот с этот стол", которые обычно ягнились двумя ягнятами, а шерсть у них была длиною в пядь.
В сравнении с мелким велико было количество крупного скота, что объясняется их ролью в сложном крестьянском хозяйстве. Коровы и буйволы давали для нужд семьи высококачественное мясо, молоко, масло, кожу. Из выхолощенного молодняка получался сильный тягловый скот, который тащил плуг, борону, молотильные доски, телеги и прочие орудия сельского хозяйства, а когда они старели и ни на что не были пригодны, то шли на убой.
Для получения дешевых продуктов большое внимание уделялось пастбищному кормлению животных, что в благоприятные годы, когда бурно росли степные травы, длилось 7-8 месяцев. Община или объединенные артельные хозяйства составляли стада, отары и табуны. Для ухода за общественным скотом община нанимала людей за определенную плату, обычно зерном. Супряги назначали пастухов или гуртовщиков из членов своего "коллектива" или же брали людей со стороны. В обоих случаях скотники отвечали за поголовье скота, а за потраву посевов или угодий подвергалисьбольшим штрафам. Каждая семья ставила клеймо на свое животное. Это происходило в первые же дни появления на свет телят и ягнят. Уши молодняка отрезались давно установленным в семье (или роде) способом. На крупный рогатый скот, подобно лошадям, ставилось тавро. Коров и буйволиц доили по утрам и по вечерам. Переработкой молока занимались исключительно женщины. В пастбищный период, если стада и отары находились очень далеко от села, то ночью их держали в огороженных загонах. Для спасения скота от диких зверей, а также снующих в бескрайней степи горских скотокрадов пастухи часто имели при себе ружья и овчарок. Если выпадал снег и наблюдалось резкое снижение температуры, животных загоняли в хлева, строившиеся обычно на задворках, возле которых высились стога кормов. Крупный скот кормят соломой и мякиной, ячменной и натуральной травой. В ясельный период за скотом смотрели мужчины и молодые парни каждой семьи. Пока мужчины чистили хлева и наполняли стойла кормом, юноши вели животных на водопой, ухаживали за телятами, ягнятами и козлятами. Степным жителям, а также эдиссийцам большие неприятности доставляли сопровождаемые вьюгой длительные морозы. Из-за отсутствия ветеринарной службы сущим бедствием были всякие эпидемические заболевания, от которых падала большая часть скота.
Земледелие, особенно возделывание зерновых и связанное с ним животноводство были, как уже говорилось, главным занятием эдиссийцев. И до последних лет они были известны этим, а не ремеслами, организацией производства, торговлей, которыми славились еще в XVIII - XIX вв. одновременно с эдиссийцами переселившиеся в Россию армяне Астрахани, Кизляра, Моздока и Нового Нахиджевана (Ростов). Передовым отраслям производства и собственным бытовым нуждам эдиссийцев служили сельские мастера кустарного промысла. Они изготавливали деревянные телеги, сохи, плуги, приспособления для упряжных, подковы, серпы, ножи, лемехи, вилы, обрабатывали шерсть и кожу, шили из них шапки, шубы, трехи, бурдюки, сучили и пряли шерсть и хлопчатую пряжу, вязали и шили одежду, ткали ковры, занимались вышиванием и пр. То, чего они не имели и не изготавливали, покупали у соседей: казаков, осетин, цыган - конные подводы, колеса, цепи, топоры, медную, деревянную и глиняную посуду, сита, а медную посуду давали лудить пришлым из Дагестана мастерам. Однако мастера кустарного промысла Эдиссии продолжали оставаться земледельцами и животноводами и ремеслами занимались в свободное от работы в хозяйстве время.
Почти в каждой семье были люди, которые занимались выделкой кожи, шкур и мехов, мастерство которых переходило к ним от родителей и старших родственников. Для шитья деревенской обуви - трехов, для седел и ременных изделий использовалась толстая буйволиная шкура. Прежде всего эти шкуры расстилали на ровном месте, например, на земляном полу балкона, хорошенько вытягивали их, укрепляя по краям маленькими клиньями, посыпали солью, сушили и через несколько дней бережно мыли. Затем изнанку шкуры покрывали способствующей окислению особой кашицей (из мацуна, соли и муки) и, завернув вовнутрь, держали так несколько дней. Затем вновь расстилали, сушили, особой скребницей соскребали с поверхности щетину и осторожно терли кожу. Из шкуры одной коровы средней величины, которую предварительно мочили, обычно получали кожи на 22 - 24 пары трехов. Мастер, взяв мерку с ноги заказчика, кроил кожу, удалив лишние ненужные части, из которых острым ножом вырезались длинные шнурки, предназначенные для вязанья. Затем кончиком ножа протыкались дырки по краям кожи, сквозь которые продевались шнурки и завязывались. Получались остроносые, с загнутым вверх носом "лодочки", поверхность которых украшалась вышивкой, толстыми шерстяными или хлопчатобумажными шнурками. После этого заказчик, услышав от мастера поздравление с обновкой, натягивал трехи на ноги в мягких шерстяных носках, в которые прятались концы брюк. Носки эдиссийских детей, молодежи, особенно новобрачных, переливались яркими сочными красками. Трехи укреплялись на ногах шнурками с кисточками.
Примерно тем же способом выделывались шкуры мелкого рогатого скота, из которых шили шубы, шапки. Но из шкур овец и коз готовили также и тару - бурдюки, в которых хранились и сухие, и жидкие продукты. Так, если мясник, свежуя животное, снимал шкуру, не разрезая со стороны живота, - цельной, то она шла на бурдюк для хранения сыра и творога. Раскрыв только промежность, без помощи ножа, концом большого пальца, кожа отделялась от мяса, а "мешок" снимался со стороны шеи. После обработки вышеуказанными способами наполовину выстригалась шерсть, и кожа переворачивалась шерстью вовнутрь. Крепко зашивались нижнее отверстие, а также места для ног и пуповины. Получался кожаный мешок, горлышко которого после наполнения продуктами завязывалось. В бурдюках можно было хранить и перевозить пшеницу, соль, крупы, вино и воду.
Женщины Эдиссии одно время были прекрасными ковроткачихами, шерсть для ковров они сами чесали, трепали, пряли прялкой или веретеном, сучили и вязали из них также разную одежду. Всеобщим уважением пользовалась та невеста, которая сама готовила себе приданое - шила постельное белье, вышивала носовые и головные платки, ткала ковер и подарочные носки. Однако с развитием экономики и рыночных отношений стало выгоднее многое приобретать на рынке, тем более, что развивающаяся легкая промышленность России поставляла рынку дешевую и качественную ткань и одежду. Уже по фотографиям первых двух десятилетий нашего столетия видно, что эдиссийцы одевались как русские соседи, а также носили европейскую одежду, обувь и шапки. Но кустарный промысел на селе не совсем угас и продолжается и в наши дни.
Как и во всем крае, здесь основным видом транспорта были конная подвода и арба, запряженная волами, которые отличались друг от друга устройством. Зимой, когда все было покрыто снегом, отличным способом передвижения были сани, на которых, приспособив стол с закуской и выпивкой, весело мчались любители гуляний. Богатые и зимой, и летом могли позволить себе ездить на лошадях с красиво расшитыми седлами, на фаэтонах или тачанках - "мерседесах", "волгах" и "тойотах" наших дней. Простые конные подводы заказывали у своих мастеров-односельчан, а еще покупали в соседних казачьих станицах. А арбы изготовляли только сельские мастера из цельного дерева - дуба и карагача. Эти "автомобили" состояли из широкого удобного, обитого досками кузова, который имел приспособление для увеличения вместимости. Другими частями арбы были колесные и тягловые узлы. На концы толстого дубового стержня были надеты и специальным приспособлением прикреплены деревянные колеса, на которые позже стали надевать железные обручи, тем самым удваивая срок действия колес. На оси был укреплен треугольный кузов. Волы впрягались при помощи ярма, которое прикреплялось к острому концу треугольного кузова.
Р. Симонян / Едесия - Эдиссия / 1998