«Массовые беспорядки» и «хулиганы» в Сумгаите

Лишь 1 марта 1988 года на внутренней полосе «Известий» появилось небольшое сообщение ТАСС, в котором говорилось, что «28 февраля в Сумгаите (Азербайджанская ССР) группа хулиганствующих элементов спровоцировала беспорядки. Имели место случаи бесчинства и насилия...» И все... Кто, почему, кого, как? - этими вопросами задавались миллионы людей. Многие вообразили, что Сумгаит находится в Карабахе. И неудивительно, что от некоторых москвичей можно было иной раз в те дни услышать: «Вот, что эти карабахцы натворили!» Что ж, эти люди не виноваты были в своем заблуждении. Характер и тенденциозность официальных сообщений способствовали тому. Бесчинства начались 27-го. Информация в 10 (!) газетных строчек появилась лишь 1-го. И потом снова молчание на несколько дней.

Лишь 5-го вечером в «Известиях» вновь появилась лаконичная «тассовка», сообщавшая о жертвах «разных национальностей», «погибших от рук уголовных элементов». Тем самым, кремлевское руководство с первых же дней после сумгаитской резни взяло курс на замалчивание сути произошедшего, его масштабов и явного наличия организаторов погромов. «Приходилось признавать горькое, дикое, непостижимое: людей убивали, калечили физически и нравственно только потому, что они другой национальности», - писали несколько позже «Известия». Однако этот непреложный факт никак не отразился на оценке советским руководством сумгаитских событий как действий «группы хулиганствующих элементов», «ярых провокаторов и бандитов». При этом, правда, было непонятно, почему их жертвами не стали состоятельные люди неармянской национальности? Скудный поток информации из региона не иссякал лишь благодаря сообщениям о совещании в ЦК КПСС от 9 марта, тоже переданного по каналам ТАСС, и небольших информационных депеш наподобие заметки в «Аргументах и фактах», сообщавшей о «нормализации обстановки в Степанакерте и Ереване» и «перемещении на территорию Азербайджана групп людей азербайджанской национальности из Армении».

О многих тысячах армян, покинувших Сумгаит, не было сказано ни слова. Даже в разрешенной информации о трагедии были существенные разногласия. И если в сообщении ТАСС в «Известиях» от 22 марта говорилось: «разграблено более ста квартир», то «Московские Новости» 22 же марта писали: «разгромлено 200 квартир». Были в публикациях и совершенно противоречивые сведения. Заместитель Генпрокурора СССР А. Катусев говорил на страницах «Известий»: «Продолжают мешать следствию всевозможные измышления... распространяются слухи о том, что накануне массовых беспорядков в городе на ряде предприятий специально изготавливались металлические прутья и иные предметы, что преднамеренно работниками узлов связи отключались телефоны в квартирах армян». В то время как в «Московских новостях» почти за полгода до того было написано: «Еще предстоит выяснять, как получилось, что 28 и 29 февраля многие телефоны в городе отключились, кто ответит за успокаивающие советы: «Сидите дома», в то время как людей нужно было срочно эвакуировать»; «Он нанес... Саркисяну два страшных удара по голове металлическим прутом». То есть признавалось и избирательное отключение телефонов, и советы не покидать квартир, и странное «совпадение», что многие убийцы были вооружены прутьями из арматуры «Более ста сотрудников органов внутренних дел и военнослужащих получили телесные повреждения различной степени тяжести», писали «Известия» от 19 июня 1988 года.

Выше уже говорилось о практически безоружных курсантах и солдатах, которым с опозданием на двое суток был дан приказ утихомирить погромщиков. Но было не ясно, о каких пострадавших «сотрудниках правоохранительных органов» шла речь, если реальная оценка их действий даже в официальных изданиях была явно другой. В «Московских новостях» читаем: «Еще придет черед суда над теми, кто семь часов штурмовал квартиру, где двое оборонялись... Но ведь все семь часов они звонили, обращались в милицию!», «Да, бездействие тех, от кого были вправе ждать защиты, поощрило толпу», «более десятка офицеров - руководителей сумгаитской милиции сейчас из органов МВД уволены. Прокуратура СССР ведет специальное расследование». Непонятно было из сообщений СМИ и то, как 94-м бандитам, официально привлеченным к уголовной ответственности после сумгаитской резни, удалось устроить в четвертьмиллионном городе трехдневную кровавую вакханалию, да еще нанести ранения ста военнослужащим и сотрудникам МВД. Неужели для усмирения столь мизерной кучки лиц нужно было вводить в город войска и бронетехнику?

И почему вообще перед судом должны были предстать всего 94 человека, когда только из материалов процесса по делу Ахмедова-Исмаилова-Джафарова следовало, что лишь 29 февраля и лишь в нападении на квартал 41а участвовало около 400 человек. Очевидно было, что по всему городу в погромах и убийствах участвовали многие тысячи жителей. Наконец, с самого начала расследования сумгаитской резни самой центральной властью была сделана попытка уравнять на чаше весов как массовых выступлений в рамках закона жителей НКАО и беспрецедентных по варварству преступлений в Сумгаите. И то, и другое было охарактеризовано Катусевым в опубликованном в «Известиях» интервью «Сумгаит: Прокуратура продолжает следствие», как «массовые беспорядки». «Дело о массовых беспорядках в Сумгаите», и тут же - «массовые беспорядки в НКАО, спровоцированные националистически настроенными элементами, накалили обстановку в Сумгаите».

Тем самым, были поставлены на одну доску воля народа, выраженная в решении внеочередной сессии Облсовета НКАО, и кровавые сумгаитские погромы. Катусеву вторил коммунист-патриот и писатель Александр Проханов, выступивший в «Литературной газете» со статьей под претенциозным заголовком «Я был в Степанакерте». Рассказывая о нападении на Аскеран из Агдама, автор «промывал косточки» лидерам карабахского движения, объединенным в комитета «Крунк» (по-армянски - «журавль», символ единения народа): «Пролилась первая кровь. «Конституционная теория», «политическое народовластие», «интеллектуализация лидеров» обернулись бойней, замешались на пролитой крови... Лидеры, интеллигенты не оказались выше взбудораженной массы, пропитались ее воспаленной, больной энергетикой... Все это трагически отозвалось в Сумгаите». Логика соловья политуправления Советской армии А. Проханова вполне вписывалась в официальную идеологию. В соответствии с ней, если человек вышел ночью на улицу, соблюдая все правила дорожного движения, а пьяный водитель на грузовике сбил его, нарушив те же правила, то винить следовало не пьяного душегуба, а пешехода. Дескать, зачем ночью вышел, сидел бы дома и не дергался! Та же нездоровая причинно-следственная связь присутствовала и в официальных документах АзССР. В конце марта 1988-го Президиум Верховного Совета Азербайджанской ССР направил письмо в адрес Президиумов Верховных Советов 13-ти союзных республик.

Ранее эти руководящие органы 13 союзных республик (то есть всех республик СССР за исключением АрмССР и АзССР) неожиданно и дружно, почти что под копирку, выразили «глубокую обеспокоенность и тревогу трудящихся братских республик сложившейся ситуацией в Азербайджанской и Армянской ССР в связи с событиями в Нагорном Карабахе». В Письме Президиума ВС АзССР, в частности, говорилось: «Ситуация, сложившаяся в Нагорном Карабахе, вызывает серьезную тревогу у всех, для кого святы принципы, на которых зиждется наше единое союзное многонациональное государство… События усугубились тем, что разжигание националистических настроений спровоцировало действия преступных элементов, повлекшие тяжелые и даже трагические последствия в Сумгаите… В работе по интернациональному воспитанию…и других сторон жизни Нагорно-Карабахской автономной области были допущены определенные просчеты и недостатки». То есть, опять-таки, «серьезную тревогу» вызывала не резня в Сумгаите, а будто бы «спровоцировавшая» ее ситуация в НКАО.

В ряде публикаций присутствовала и просто откровенная демагогия. Так, новоназначенный после погромов первый секретарь Сумгаитского горкома компартии З. Гаджиев вещал со страниц «Правды»: «Кто должен был в первую очередь защитить своих граждан? Город! Его власти! Его партийное ядро. Но для этого нужно было... обратиться к рабочим. В общежития, на предприятия». Между тем, как раз рабочие многочисленных предприятий города и составляли основу погромщиков. Наконец, было очевидно, что защита граждан являлась прерогативой органов МВД города, республики. Разве не они должны были «в первую очередь» защитить людей от бандитов, тем более, что от Сумгаита до столицы республики Баку было менее часа езды на легковой машине? Внимание средств массовой информации было сконцентрировано также на том, что вопреки слухам было убито лишь (!) 26 человек. О покалеченных, которых, по сообщениям из зала московского суда, было даже не 197, как сообщалось сначала, а около 400, о 12 случаях изнасилований, чаще всего и вовсе замалчивалось.

Между прочим, похожий подход несколько позже взяли на вооружение и некоторые представители азербайджанской интеллигенции. Так, писатель Максуд Ибрагимбеков, выступая на заседании совета по межнациональным отношениям в журнале «Дружба народов», весьма цинично заявил, что в Сумгаите было убито 26 армян, в Кировабаде – двое. «Всего – 28. То есть масштабы происшедшей трагедии несоизмеримы с объявленной». Наконец, советское руководство, совавшее свой нос по делу и без оного в самые разные уголки мира, в том числе выступавшее с соболезнованиями в адрес зарубежных жертв трагедий и катастроф, так и не выразило официального соболезнования родным и близким зверски убитых и замученных жертв сумгаитской резни. Политическая оценка сумгаитского варварства, столь нужная тогда всему советскому обществу, подменялась пустыми общими фразами, как это было сделано в сообщении ТАСС в связи с началом в Верховном Суде СССР процесса над тремя сумгаитскими убийцами: «В ходе массовых беспорядков, организованных уголовными элементами, враждебно настроенными против всего светлого, доброго, чем всегда славился советский интернациональный образ жизни...».

Мелик-Шахназаров А.А. Нагорный Карабах: факты против лжи. М., 2009.