Одним из методов сокрытия происходящего в НКАО под личиной чрезвычайного положения стала информационная блокада вокруг происходящего в Нагорном Карабахе. Если раньше она распространялась на центральные СМИ, то после введения в автономной области режима чрезвычайного положения она распространилась и на местные средства информации. Областное телевидение лишили выхода в эфир под предлогом неподчинения коллектива областного Комитета телерадиовещания распоряжению руководству Гостелерадио АзССР. Председателя комитета Григора Согомоняна уволили приказом военного коменданта район ЧП.
Программы армянского телевидения из Еревана в течение более чем месяца вообще не транслировались на область; затем формально вещание возобновили, но так, что изображения на экранах практически было не различить, а звук передавался с шумовыми помехами. Это было следствием «работы» контролировавшейся Оргкомитетом радио- телепередающей станции в Шуше. Радиотелецентр в Степанакерте был занят военными, областное радио оккупировано политотделом комендатуры, и там распоряжались охраняемые военными пропагандисты из ЦК КП Азербайджана и КГБ АзССР. Местное радиовещание превратилось в рупор официальной азербайджанской пропаганды; ежедневно радиосеть обрушивала на местных жителей ругань и оскорбления в адрес избранных ими народных депутатов, угрозы вроде того, что «кто не хочет жить по законам Азербайджанской ССР, может убираться восвояси».
В мае 1990 года приказом военного коменданта из сетки вещания областного радиоузла были исключены передачи из Армянской ССР как на армянском, так и на русском языках. В недрах Оргкомитета вынашивалась и идея о поголовном изъятии у населения, под страхом штрафов и арестов, радиоприемников (как это делалось в СССР в годы Великой Отечественной войны), - для полного недопущения в регион «вражеской пропаганды» из Еревана. Напомним, что все это происходило в единой стране – Советском Союзе, на пятом году провозглашения курса на демократию, экономическую самостоятельность и свободу слова. Правда, следует отметить, что очень вскоре в Степанакерте и районных центрах были налажены подпольные радиовещательные центры, которые с помощью несложных технических устройств выходили в сетевое вещание с заранее подготовленными текстами весьма едкого содержания по адресу Оргкомитета и военной комендатуры. Поделать с этим что-либо последняя не могла, так как подключение каждый раз производилось из разных точек, да и установить, откуда именно исходили подпольные передачи, было практически невозможно.
Оргкомитетом при помощи военной комендатуры активно использовались технические возможности политуправления ВВ МВД СССР. В частности, боевые разведывательно-дозорные машины (БРДМ) с громкоговорителями. Такие машины курсировали по Степанакерту, райцентрам и сельской местности, изрыгая всевозможные приказы, агитацию самого низкого пошиба, угрозы, посулы и тому подобное. В областной газете «Советский Карабах» была введена драконова цензура, так что газета на время практически потеряла возможность информировать читателя о реальных событиях, анализировать их. 31 января 1990 года военный комендант района ЧП В.Сафонов издал приказ за номером 19. Этот приказ предписывал подчинить редактора и редколлегию газеты «Советский Карабах» лично В.Сафонову и начальнику политотдела комендатуры; тираж газеты печатать только в Степанакерте и распространять только в области и запретить вывоз за границы области оригиналов, матриц, пленок и стереотипов полос.
Коллектив редакции не подчинился этому приказу, как противоречащему Конституции СССР и Указу от 15 января, являющемуся расширительным и произвольным толкованием комендатурой своих полномочий. 28 февраля военным комендантом В.Сафоновым был издан другой противоправный приказ (№ 44), требующий изменить гриф газеты: вместо «орган областной парторганизации и Советов Народных депутатов НКАО» писать «газета областной партийной организации». После отказа редакционного коллектива сделать это, газета три недели не выходила и понесла значительные материальные убытки. Автор книги в описываемый период работал корреспондентом по особым поручениям газеты «Советский Карабах». Практически все мое рабочее время уходило на составление жалоб, заявлений и обращений от имени редколлегии и коллектива редакции газеты и областного Союза журналистов в самые разные инстанции. От министра внутренних дел СССР, Верховного Совета СССР, Союза журналистов СССР до военных прокуратур Степанакертского гарнизона и Закавказского военного округа. Все жалобы и заявления, направленные на имя военного прокурора Степанакертского гарнизона подполковника юстиции И. Лазуткина, последним направлялись «для рассмотрения по существу» военному коменданту В. Сафонову, то есть тому лицу, на которое и жаловался коллектив редакции.
Однако обращения в московские инстанции иной раз имели положительное воздействие на ситуацию, особенно когда они становились достоянием гласности. Сыграло определенную роль и обращение к коллегам-журналистам, в том числе и иностранным. В частности, ни в Баку, ни в Москве никто явно не ожидал столь бурной реакции, которая последовала в ответ на арест редактора русского издания «Советского Карабах» Аркадия Гукасяна со стороны международной организации «Репортеры без границ». Вынужденно Гукасяна выпустили до окончания 30-суточного срока заключения. Положительную роль сыграли и контакты с нарождавшейся тогда независимой прессой. В частности, автору удалось опубликовать летом 1990-го в первой независимой правозащитной газете «Экспресс-хроника» ряд материалов о произволе военных властей в НКАО, перепечатанных потом в ряде зарубежных русскоязычных изданий. Огласке были преданы и многие незаконные приказы и распоряжения военного коменданта В.Сафонова и других его «коллег». А среди этих документов были настоящие перлы.
Так, в апреле 1990 года генерал-майор В.Сафонов утвердил «служебные обязанности коменданта газеты «Советский Карабах». Среди прочего военный комендант газеты был обязан: - координировать деятельность редакции газеты по освещению национальных проблем; - знать о перемещении корреспондентов по территории района чрезвычайного положения и за его пределы; - не допускать совместной работы корреспондентов газеты и других изданий, в том числе иностранных, без разрешения коменданта района чрезвычайного положения; - привлекать к труду работников, уклоняющихся от выполнения своих обязанностей (!) и т.п. Моральный террор в отношении редакции областной газеты выражался и в периодических явлениях в редакции разного рода «политотдельщиков», которые грозили и пугали: «над вами сгущаются черные тучи», «редактора могут арестовать» и т.п. Однако проявленная коллективом редакции твердость постепенно свела всю эту нездоровую активность к минимуму. Была установлена предварительная военная цензура. Военный цензор, как правило, приходил в редакцию, где требовал ознакомления с материалами. Вечером он являлся в типографию и контролировал гранки. Безжалостно вычеркивалось все, что не устраивало Оргкомитет: сообщения о нападениях и скотокрадстве, действительные или кажущиеся выпады против властей АзССР, малейшее упоминание о блокаде.
Само это слово стало «персоной нон грата» на страницах газеты, а вскоре цензоры стали вычеркивать из текстов и слово «изоляция» применительно к ситуации в области. Труднее было бороться с армянским изданием. Из военных цензоров никто не владел армянским языком; знавшие же его прикомандированные из Баку в Оргкомитет переводчики-азербайджанцы не могли перемещаться за пределами здания обкома иначе как под усиленным нарядом охраны. 24 июня 1990 года в газете «Труд» была опубликовано интервью с заместителем начальника политуправления внутренних войск МВД СССР генерал-майором Е.Нечаевым. В этом интервью, высокопарно названным «К штыку приравняли перо?» высокопоставленный политрук голословно отрицал все безобразия, чинимые военной хунтой в отношении СМИ и журналистов в НКАО. В ответ, на основании имевшихся оригиналов и копий незаконных приказов и распоряжений военного коменданта и иных чинов комендатуры, в редакции «Советского Карабаха» был подготовлен подробный документ, изобличающий политработника в сокрытии истинной картины и откровенном вранье. Этот документ с приложенными копиями приказов и распоряжений военного коменданта района ЧП был размножен и разослан нами во многие СМИ, и, прежде всего, главному редактору газеты «Труд». Позже знакомый офицер внутренних войск в Москве рассказал мне, что знакомство с редакционным документом произвело на генерала Нечаева эффект разорвавшейся бомбы. Цензура в областной газете сохранялась вплоть до 1 августа 1990 года, когда вступил в силу новый Закон ССР «О печати», не допускавший предварительную цензуру.
Этот прогрессивный и по нынешним временам закон, принятый после многолетних проволочек 12 июня 1990 года, позволил «Советскому Карабаху» в считанные дни восстановить свой статус рупора карабахского освободительного движения. К вящему неудовольствию как бакинских властей, так и политотдела внутренних войск МВД СССР. Оргкомитет во главе с В.Поляничко лелеял надежду, что областная газета не пройдет регистрацию (что новый закон о печати предписывал сделать всем СМИ до 1 января 1991 года) в Госкомитете по печати АзССР. Однако и тут коллектив нашел выход. Учитывая, что подавляющее большинство подписчиков «Советского Карабаха» жили за пределами НКАО, и не только в Армянской ССР, но и в других республиках и различных регионах страны, газета де-юре подпадала под определение «всесоюзного средства массовой информации», которые проходили регистрацию в Москве, в Госкомпечати СССР. Этим вопросом как раз пришлось заниматься автору этой книги, который на тот момент был уже московским корреспондентом газеты, имевшим официальную аккредитацию в пресс-центре МИД СССР. Надо сказать, что в отделе периодических изданий Госкомпечати СССР оказались вполне нормальные люди. В конце концов, газета получила регистрацию как общесоюзное СМИ и смогло продолжать свою деятельность.
Хотя для этого потребовались и многочисленные хождения в Госкомпечать СССР с привлеченным юристом, и разные дополнительные документы. Сотрудник, который занимался нашим делом и по странному совпадению носил ту же, что и военный комендант НКАО фамилию – Сафонов, уже позже показывал мне целый ворох телеграмм и факсов, поступивших в Госкомпечать СССР от «республиканского Оргкомитета по НКАО» в декабре 1990 – январе 1991 года. В этих телеграммах В. Поляничко и его подчиненные изливали всю свою желчь сначала в связи с возможной регистрацией «Советского Карабаха», а потом – по уже свершившемуся факту этой регистрации… Таким образом, «Советский Карабах» стал единственным СМИ областного уровня, которому в течение большей части периода чрезвычайного положения удалось сохранить свою самостоятельность. После отмены цензуры оргкомитета и военная комендатура пыталась «урезонить» журналистов, направляя на них иски в городской суд, но в силу их «высосанности из пальца» и неграмотности, подавляющее большинство дел было выиграно редакцией. Последовали и попытки Генпрокурора АзССР Исмета Гаибова (в 1988 году был прокурором Сумгаита и после сумгаитской резни пошел на повышение) подать в суд на редакцию, чтобы, дойдя до верховных республиканских судебных инстанций, закрыть-таки газету.
Но многого он не успел, ибо первое и последнее заседание суда по этому иску состоялось в Степанакерте в дни августовского путча. Редакцией «Советского Карабаха» к делу был подключен и Союз журналистов СССР, куда для экспертной оценки загодя была послана практически полная подшивка газеты за август 1990 - июль 1991 гг. 19 августа 1991 года, когда в блокадном Карабахе бесчинствовали внутренние войска и азербайджанский ОМОН, стало известно о путче в Москве. Там, как известно, был образован «старший брат» оргкомитета-комендатуры - Государственный Комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП). В. Поляничко и его команда еще днем 19-го на радостях срочно вылетели в Баку для консультаций: как думали ненадолго, но оказалось навсегда. В тот же день, 19-го в редакцию «Советского Карабаха» поступил приказ за подписью военного коменданта района чрезвычайного положения полковника В.Жукова: увеличить тираж на 1 тысячу экземпляров и опубликовать документы ГКЧП. Удивительным образом, но даже в условиях перманентного террора и репрессий редакции газеты удалось «заволокитить» приказ, который уже через два дня стал совершенно неактуален в силу произошедших в Москве событий и провала путча.
После провала путча последовало самоубийство министра внутренних дел СССР Б. Пуго и страшная паника в соседнем с редакцией здании обкома, где располагалась военная комендатура. Так, начальник ее политотдела полковник А.Полозов направил в редакцию записку, в которой сообщал: «Распоряжение об опубликовании постановлений ГКЧП, засланное в редакцию газеты 19 августа, комендант района чрезвычайного положения полковник В. М. Жуков не подписывал. Его подпись была сфальсифицирована. По данному факту проводится служебное расследование»39. Между прочим, смелый отказ редакции «Советского Карабаха» от публикации приказов ГКЧП вскоре принес и вполне материальные дивиденды. В сентябре, вернувшись в Москву из поездки в блокадный Карабах (на традиционный тогда вопрос о том, где был во время путча, не без сарказма отшучивался: «В Карабахе отсиживался»), автор этой книги попал на прием к заместителю «ельцинской» Госкомпечати Михаилу Федотову. Которому и вручил письмо от редакционного совета областной газеты, подборку номеров «Советского Карабаха» за август и копии приказов военного коменданта района чрезвычайного положения. В письме высказывалась просьба содействовать отправке в Степанакерт вагона с газетной бумагой, которую, по согласованию с Ереваном, должен был отгрузить из полагающихся Армянской ССР фондов Соликамский целлюлозно-бумажный комбинат. Но почему-то не отгружал.
Надо сказать, что все связанное с противостоянием ГКЧП по понятным причинам тогда проходило на «ура». Зампред Госкомпечати был просто в восторге от неподдающегося «Советского Карабаха» и немедленно сделал какие-то начальственные звонки, направив московского корреспондента карабахской газеты в подведомственное снабженческое учреждение. Последнее, к моему удивлению, оказалось буквально на соседней с моим домом улице; приняли же меня по звонку сверху быстро и по-деловому. Вагон с газетной бумагой из Соликамска прибыл в Степанакерт где-то 20 ноября 1991 года. Это был последний или предпоследний из составов, что изредка, по специальным договоренностям сторон (ведь и у Баку была необходимость что-то направлять через армянскую территорию в Нахичеванскую АССР), еще пересекали административную границу НКАО. 22 ноября все пути были окончательно закрыты: Союз ССР был на грани распада, провозгласивший независимость Азербайджан готовился объявить о ликвидации НКАО и начале военного похода на Нагорный Карабах, боевые действия уже шли по границам края. Этого вагона бумаги хватило и на печать газеты до конца года, и на возобновление ее выпуска после прорыва блокады в мае 1992 года…
В отличие от областной газеты областные радио и телевидение были надолго выведены из строя. Радио возобновило вещание лишь после провала августовского путча 1991 года и поспешного бегства Поляничко и всего оргкомитета в Баку. А телевидение возобновило свою деятельность и того позже… А в сентябре 1990 года настоящий переполох в стане политуправления внутренних войск произвел комендант степанакертского телерадиоцентра подполковник Александр Ищук. По окончании срока своей командировки из Новосибирска в район чрезвычайного положения НКАО и прилегающих районов он дал подробное интервью карабахским журналистам и записал интервью, которое затем было показано по Армянскому телевидению. Это выступление было перепечатано областной газетой «Советский Карабах» и главными армянскими республиканскими газетами Александр Ищук рассказал, как карабахских журналистов незаконно отстранили от эфира, чтобы передать радиотелецентр пропагандистам из Баку, фактически обвинив военную комендатуру в нарушении законов. «В январе с введением режима чрезвычайного положения в Нагорном Карабахе стало ясно, что средства массовой информации – это мощное оружие. Кто владеет ими, тот имеет возможность влиять на сознание людей. Видимо, исходя из этой предпосылки в январе этого года с введением режима чрезвычайного положения телевидение области прекратило свое существование».
Спустя несколько месяцев в номере за март 1991 года журнала «Журналист», органа Союза журналистов СССР, выйдет очерк Александра Ищука «Не хочу быть марионеткой. (Из дневника коменданта Степанакертского телерадиоцентра)». В нем он рассказал немало интересных эпизодов, свидетелями которых стал. В том числе дал оценку работе местных журналистов и подпольщиков. «В Академии мы изучали по курсу «Партполитработа» организацию и ведение спецпропаганды в условиях войны: листовки, звуко-, радио-, телевещание. Это с противником. Но кто мог тогда сказать, что эту работу будем вести со своим населением. А та сторона работает профессионально – то и дело появляются листовки; радио Еревана говорит по-русски на наши войска и по-армянски обращается к населению. …Те, кто следит за нашими радиопередачами не могли допустить в эфир от нас голос армянки – заглушили. Так нам еще раз дали понять, кто хозяин в доме, и кто мы здесь. …Сегодня радиопередачи не глушили – результат нашего контроля за прохождением трансляции. Но в обед после нас вышла на полчаса подпольная станция, которая вылила по ушату грязи на Горбачева, Муталибова, Поляничко, на комендатуру».
В том же материале содержалась и трезвая оценка значения и последствий происходившего тогда в Нагорном Карабахе для всего Союза ССР: «Страна, ее будущее видятся в пятнах районов ЧП, во власти военных комендантов. За два года здесь (в Карабахе – прим. автора) прошли обкатку офицеры внутренних войск. Получен опыт, освоена тактика. Теперь дело за малым – объявляй режим ЧП и властвуй!». В ходе информационной войны обе стороны активно использовали листовки и прочую агитационную литературу, причем и в этом случае бакинские и военные пропагандисты работали весьма грубо и топорно, явно проигрывая карабахским подпольщикам. Спецпропагандисты составляли и распространяли по областному центру листовки, подписанные от имени комитета «Арцах» или «Друзей народа».
В листовках содержались призывы сотрудничать с азербайджанскими властями, поносились карабахские лидеры, как формальные, так и неформальные, обливались грязью народные депутаты от НКАО. Всe эти бумаги были состряпаны настолько грубо, что вызывали у населения эффект, прямо противоположный тому, которого добивались их составители. Было очевидно даже, что состряпаны они отнюдь не местными жителями. Например, в листовке про одного из карабахских активистов было сказано: такой-то «со своей женой-жидовкой». Однако в НКАО, где по официальным данным переписи населения СССР 1989 года насчитывалось… аж 9 (!) граждан еврейской национальности, никогда не было ни антисемитизма, ни сопутствующих этому явлению определений лиц данной национальности. Напротив, листовки на армянском, предназначенные исключительно для местного населения, писались местными же жителями и содержали конкретную информацию, интересующую практически каждого жителя карабахских городов и сел.
А выпускавшиеся карабахским подпольем листовки на русском языке, адресованные населению от лица реально не существовавшего комитета «Офицеры за перестройку», были написаны профессионально и содержали факты и предположения из области существующих реалий. Эти листовки читались и солдатами из контингента внутренних войск, и офицерами, среди которых действительно имелись сочувствовавшие карабахцам и сотрудничавшие с подпольщиками люди. А огульные отрицания существования в принципе чего-либо подобного со стороны высокопоставленных политработников лишь усиливали веру граждан и военнослужащих в реальность существования Комитета, заставляли их прислушиваться к советам и мыслям, содержавшимся в листовках. Некоторые листовки, также на русском языке, пародировали и выставляли в дурацком свете руководство Оргкомитета и военной комендатуры. В них приводились факты коррумпированности последних, - сообщалось, например, о не соразмерных никакому разумному жалованию денежных переводах, отправляемых многими офицерами и даже рядовыми в разные регионы СССР. Эти листовки также попадали в руки военнослужащих и заставляли их задумываться о навязанной им роли карательной силы шовинистического режима Баку.
Мелик-Шахназаров А.А. Нагорный Карабах: факты против лжи. М., 2009.
